Наталья Нечаева - Замри и прыгни

Катька тем временем справилась с депутатскими штанами и припала к вельможному паху, почмокивая и постанывая. Депутат же изогнулся, как акробат, — поди ж ты, пожилой человек, а как может! — и сделал мостик назад. Теперь его лицо было совсем близко к Распопову. Только перевернутое вверх тормашками. На этой распаренной похотью роже вдруг выросли и затопорщились усы. Черные, длинные, закрученные в кольца. Катька оторвалась от депутатского члена и, навалившись всем телом на народного избранника, стала целовать его в губы, слизывая усы и жадно причмокивая. Лицо сладострастника снова изменилось, помолодело, и, когда Андрей Андреевич, не в силах наблюдать такой разврат в публичном месте, отвел глаза, а потом взглянул на парочку снова, на месте депутата был уже помощник мэра. Этот уселся на девчонку верхом и вовсю скакал на ней, как заправский кавалерист. Только тут Андрей Андреевич понял, на кого он похож: на Буденного. Отсюда и усы.

Тут прямо огнем садануло внутри головы: они же все сифилитики! Заразят Катьку, а она — его… Если уже не заразила! Вон она как с ними запросто. Сразу видно, не в первый раз!

Распопов хотел было крикнуть, предупредить, даже подскочил со своей скамейки, но тут явился сержант с дубинкой и снова ударил его по голове.

Очнулся Андрей Андреевич от того, что чьи-то руки, ласковые, родные, любимые, баюкали его горемычную голову на коленях. Потом оказалось, что и не только голову. Он весь, сам, свернувшись в уютный комочек, лежал на мягких женских ляжках, поддерживаемый сильно и нежно, и та, что его держала, бережно покачивалась в такт колыбельной песенке: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю». Распопов повозился, устраиваясь поудобнее, потому что одна рука свешивалась почти до пола, и ей было холодно, уткнулся носом в теплый мягкий живот и со счастливой радостью понял: Рита! Это она вернулась, спасла его от злых недругов, от развратной Катьки, от депутата и помощника мэра и теперь утешает, убаюкивает, успокаивает.

Стало хорошо-хорошо. И спокойно.

— Ритуля, — промурлыкал Распопов. — Ты никуда не уйдешь?

— Конечно, нет, — ответила жена. — Я не могу без тебя, я тебя спасу и никому не дам в обиду.

— Мне было так плохо одному, — пожаловался Распопов. — Меня били, надо мной издевались, почему ты так долго не шла?

— Я разбиралась с твоими врагами. Я их всех убила.

— Всех?

— Всех.

— И Катьку?

— Ее в первую очередь.

— Правильно, — одобрил Распопов. — Еще надо убить депутата и мэра.

— Ради тебя я убью всех депутатов, — пообещала Рита. — И всех мэров. Тогда мэром станешь ты.

— Хорошо, — кивнул Андрей Андреевич, — я согласен. А ты?

— Я буду работать в нашей фирме. Как раньше. У нас все будет как раньше. Мы же семья.

— Еще надо убить милиционера с дубинкой, — спохватился Распопов, — и взорвать джип «вольво», который на меня наехал.

— Есть! — козырнула Рита. — Слушаюсь, мой генерал. Разрешите выполнять?

— Разрешаю, — махнул рукой Распопов. — Когда вернешься с боевого задания, свари мне манную кашу.

Рита ушла, чеканя шаг, а Андрей Андреевич раскинулся на мягкой постели, прикрывшись теплым одеялом. Под пуховой мягкостью было душно, даже жарко, но Распопов так устал от пережитого, что даже двигаться не хотел. Так и уснул. Снова приходила Катька, пыталась вымолить прощение, даже норовила устроиться рядом, пихаясь острыми мосластыми коленями прямо в бок. Андрей Андреевич ее прогнал. Еще не хватало заразу какую подхватить! Ползали на карачках, моля о пощаде, помощник мэра, депутат и тот, из здравоохранения. Распопов лишь устало отмахнулся: кыш, тля навозная! Он знал, что в его жизни теперь все будет хорошо, потому что Рита решит все проблемы. Как всегда. Он улыбался.

Утро обещало быть ярким, радостным и счастливым. И оно наступило.

Солнце ворвалось внезапно, сразу заняв все небо. Выкатилось прыгучим мячиком из-за дальнего леса и тут же распухло, как воздушный шар, оранжево и ярко. Закружились в радостном танце невесомые пылинки, рассеялся на быстротающие клочки голубоватый дымок очередной сигареты.

— Вот и утро, — прищурила мигом заслезившиеся глаза Рита. — Смотри, солнце какое. Добрый знак. Шесть? Давай-ка, моя хорошая, все-таки немного поспим. Часов до одиннадцати. Наши с тобой бывшие раньше двенадцати все равно не очухаются. После таких-то переживаний. Твой еще ладно, дома, надеюсь, все же до постели дополз. А мой в кутузке парится. В восемь его выставят. Пока до квартиры дотелепается. Пока душ примет… Да я не удивлюсь, если он еще и спать завалится.