Владимир Гончаров - Апокриф

Агитационная группа, двигавшаяся по улице, на которой стоял домик мадам Моложик, избрала следующую тактику: громкоговорящая установка останавливалась около очередного коттеджа и выдавала порцию лозунгов и призывов прямо ему в окна; после этого примерно пятьдесят глоток орали речевки. Если хозяева догадывались высунуться в окно или выйти на крыльцо с радостными лицами и приветственными взмахами, а еще лучше с портретом господина Президента или с национальным флагом — толпа отвечала восторженным ревом. Если же в доме при приближении агитаторов задергивались занавески, или, не дай бог, его обитатель высказывал словами или жестами неодобрение их действиями, вся банда начинала завывать, улюлюкать, выкрикивать оскорбления и мазать забор, стены, двери, окна такого дома заранее припасенной краской.

Мадам Моложик в это утро еще до начала вакханалии пошла к молочнику, лавка которого находилась в трех кварталах от ее жилища, и, направляясь обратно, смогла наблюдать начало агитационной обработки улицы. Сначала все шло достаточно мирно, но у пятого по счету коттеджа, в котором жил уже очень старый, но все еще дававший домашние уроки музыки преподаватель фортепиано, произошла заминка. Когда агитационная машина остановилась напротив его калитки, старик выбежал из дома и, яростно потрясая пенсне, потребовал «прекратить безобразие» и не мешать ему работать (он давал утренний урок).

Обезьянник завизжал яростно и восторженно одновременно. В старика полетели огрызки яблок, которыми подкреплялась молодежь, а какая-то юная фурия с размаху шлепнула его по плешивой голове вздетой на палку картонкой с прилепленным на ней портретом Президента. Старик как будто вынырнул откуда-то в реальность, наконец сообразил, с кем имеет дело и каков расклад сил. Он развернулся и, не пытаясь даже сохранить достоинство, прикрывая голову тощими руками, по-стариковски смешно побежал назад к дому, успев поймать спиной еще пару огрызков и получить пару тычков от чертовой фурии. Обезьянник ужимками, жестами, прыжками и визгом выражал бурный восторг победой. Но этим, конечно, дело не кончилось. Преодолев низкий забор, топча кусты и клумбы палисадника, стадо кинулось к дому и в пять минут превратило аккуратный фасад в отвратительную, грязных цветов кляксу залепленную поверху густой бахромой агитационных листовок. Машина с громкоговорителем покатила далее, и дом старика оставили в покое. Ну, правда, на отходе кто-то еще запустил пару-тройку камней в окна.

Мадам Моложик смотрела на эту сцену с другой стороны улицы, вжавшись спиной в живую изгородь, прижав руку к груди у горла и не чувствуя колючек, царапавших кожу сквозь одежду. Когда процессия, оставив старого чудака в покое, двинулась мимо нее дальше, она подхватилась и со всей возможной для пожилой полной женщины скоростью побежала домой. Задыхаясь, вбежала в гостиную.

— Варбоди!! Не вздумайте выходить! Я сама, сама! Дети! От окон! Отойдите от окон! Да уведи же ты их, дочь!!!

После этого она, воздев глаза к потолку, прошептала какую-то молитву, а затем, поцеловав перстень с белым камнем на мизинце левой руки, вышла в палисадник, подошла к калитке и стала ждать.

Когда дошла очередь до коттеджа мадам Моложик, подошедшая толпа увидела глядящую на нее поверх невысокой калитки пожилую женщину. Женщина ласково улыбалась и делала подошедшим ручкой. С той же улыбкой она выслушала положенную порцию агитационных воплей, а когда удовлетворенная приемом процессия двинулась дальше, глаза пожилой женщины увлажнились. Можно было подумать, что она плачет от умиления. На самом деле, она плакала от страха.

Возвратившись медленными шагами в дом и войдя в гостиную, где, сбившись, сидело все семейство Варбоди, она безвольно махнула рукой и, произнеся лишь одно слово: «Уезжайте», — тяжело пошла к себе в комнату. Дочь, схватив заранее приготовленные бутылочку с настойкой валерианы и мензурку, побежала вслед.

Утром следующего дня Варбоди вызвал такси и отправился в железнодорожные кассы, где взял билеты на ночной поезд до административного центра кантона, откуда было прямое авиационное сообщение с Тервином. Таксист, делавший большие крюки, чтобы избегнуть встреч с возбужденными толпами молодежи, по дороге поведал ему последние городские новости, главной из которых было побоище, произошедшее накануне вечером между находившимися в явном большинстве сторонниками «Объединенного Отечества» и устроившими контрдемонстрацию членами национал-сепаратистской партии «Вольные Кантоны», имевшей традиционно неплохие позиции в национальном кантоне Версен.