Андрей Десницкий - Здесь издалека (сборник)

— Давай, Демин, давай, — поморщился сатир, и видно было, что не ожидает он от него ничего хорошего.

И Серега дал. Врезал по полной. Что прочитал сегодня утром — рассказал в деталях, и расписал, от какого ужасного будущего спасло страну своевременное подавление ульяновского мятежа. И про лагеря, и про голодомор, и про подавление свободы… Ребята в группе стали даже оглядываться на него, и во взглядах читалось: «да что это с тобой?» А Иришка… Иришка смотрела на него во все глаза.

— Молодец, Демин, — сатир, похоже, сам был удивлен, — я вижу, взрослеешь. Садись, пять.

Помолчал, пожевал губами, и продолжил.

— Вот видите сами, какие судьбы решаются в эти выходные. История Отечества — это вам не просто предмет, это наша с вами современность. Вот тогда многие не понимали действий Лавра Георгиевича, даже в ближайшем окружении оппозиция была, пока не повывели ее, а уж теперь и подавно. Видите сами, как корниловские идеалы сегодня оплевывают и продают, за доллары американские как мартышки вертятся, про свободы всякие попугайски твердят.

— Это вы про Михаила Сергеича? — ехидно спросили с задней парты.

— Не перебивай, Шумилов, — парировал сатир, — я персоналий не упоминаю. Я про наш Союз говорю, Кониловым основанный. Жаль, не долго прожил Лавр Георгиевич, не видел, как расцвел он при его преемниках, корниловском Главном Собрании ВПД(к). И хоть много развелось сегодня умников, говорят о перегибах всяких, а тогда нас так гнули, что не разогнуться бы нам без перегибов. Сами знаете, как поднялась после прихода корниловцев к власти всякая розовая нечисть, социалисты недобитые, на Кубани да на Урале, комучи да рады. Как воевали мы в Гражданскую, как громила махновцев Первая конная Шкуро, как оборонял Москву Деникин, как врангелевские отряды переходили Сиваш. И на Запад бы пошли, кабы не предатель Тухачевский под Варшавой.

Знаете, как поднимали страну из разрухи, как строили заводы, преодолевая сопротивление отдельных элементов. Как из отсталой, избяной, выросла Россия передовая, индустриальная, под руководством патриотов. Как боролись с внутренними врагами. Как отражали потом немецко-коммунистическое нашествие, освободили из-под тельмановской пяты пол-Европы, с американцами на Эльбе встретились. Небось, тогда они нас длинным долларом-то не манили! Русский штык тогда весь мир узнал.

Самое на сегодняшний день актуальное, как создали мы наш Евразийский Союз, равноправное отечество для всех народов. И пусть сегодня в Туркестане устраивают замятню, пусть Бесарабия вводит латинский алфавит, пусть остзейцы вопят об отделении — где бы они были без великой Патриотической России? Так что, ребята, все на референдум! И голосуем, как один, за сохранение Союза. Не нужна нам эта перестройка по чужим шаблонам, что бы нам там подпевалы Запада не вещали сладкими голосами.

— Эх, — пробормотал сосед по парте, но так, чтобы Викторыч не слышал, — а победил бы тогда Ульянов, глядишь, жили бы сегодня как нормальная социалистическая страна, та же Швеция!

А Иришка, Иришка бросила ему на парту записку. «Сережка, какой ты молодец! Как ты им вставил! Я так и знала, что на самом деле ты за Союз!» И падала Серегина голова на жесткий пластик парты, и не знал он, на каком он свете, и как ему дальше на этом непонятном свете жить.

И тут зазвенел звонок… Звонок с пары. Нет, не с пары — чего бы это Серега лежал на паре под одеялом в одних трусах? Точно, будильник. Нет, не будильник… Будильник не так звонит. Телефон. Звонил телефон.

— Я уже ушел, — донесся из коридора голос отца, и щелкнул замок двери.

— Сережа, возьми трубку, я не могу, — это мама отозвалась с кухни.

Еще не проснувшись, выскочил Серега в коридор…

— Сережка, привет… — раздался в трубке иришкин голос.

— Привет… — растерянно отозвался он… — слушай, там… там у нас Тельман или Гитлер?

— Какой Тельман? — удивленно переспросила она.

— Ну, памятник во дворе… — пояснил он, уже понимая, что несет чушь.

— Не проснулся еще, что ли? — хихикнула она.

— Ну вроде…

— Сереж… ты в голову не бери, а? Ну, вчерашнее, я сама знаешь как переживала, не спала… Сереж… Я тебе чего сказать-то хотела. Давай сегодня в кино куда-нибудь завалимся, а? Только о политике больше не надо, ладно, Серый?

Так она и говорила: «Благодарю Сталина». Интересно, сама-то хоть понимала, что мало не до бешенства доводит этим Катю… Катерину, выговаривала она, вот ведь тоже! Уставится в окно, немытое, слепое, в деревянной потрескавшейся раме, а за ним жестяные крыши и уголки далеких реклам — да что она видела в этом окне, с ее-то очками! — пожует губами, прошамкает: «Благодарю Сталина. За все благодарю». Нарочно она, что ли?