Шарль Левински - Геррон

Вонь и, конечно, руки. Все время руки, которые цеплялются за тебя со всех сторон, пытаясь удержать, когда идешь через зал. Все те люди, которые кого-то знали или хотели знать, надеясь получить от него помощь. „Вы должны сделать это для меня! Сделайте что-нибудь, чтобы меня отсюда выпустили! Моя старая мать осталась совсем одна, дети больны, и вообще я оказался в списке по ошибке, я незаменим, без меня не обойтись, я не виновен“. У всех, у всех были веские основания, по которым именно им не полагалось ехать в Вестерборк, и все они имели все права. Не было никаких причин, тем более разумных, почему их сюда приволокли. Или разве что лишь одна. Звезда. Против бессмысленности аргументы не помогают. Я ничего не мог для них сделать. Но когда на следующий день я шел мимо них, они снова цеплялись за меня. Снова молили: „Прошу вас, господин Геррон, хотя бы попробуйте. Будьте же человеком“.

Тут-то и крылась логическая ошибка. Мы больше не были людьми. Людей в нас не признавали. Мы были цифрами в статистике. Строчкамии в списке для отметки галочкой.

Над дверью — там, где из мраморного фойе можно было пройти в зал, — была прикреплена доска со старинным голландским изречением: „Если другим повезло больше, чем тебе, смирись. Не завидуй. Пути судьбы неисповедимы“. Не могу себе представить, чтобы кого-то это утешало.

У судьбы было имя. Аус дер Фюнтен. Он определял, кто получит письменное уведомление на работы. Кого без предупреждения поднимут ночью с постели. Или просто изловят на улице. Была группа захвата, колонна Хеннайке, они получали по пять гульденов за каждого еврея, которого приводили. Позднее, когда в Амстердаме наступил дефицит жидков, цена даже повысилась.

Если судьба в виде исключения к кому-то благоволила, если небесные драматурги скучали и нуждались в разнообразии, могло случиться так, что этот кто-то при регистрации намеренно-случайно бывал забыт. Эсэсовцы передали списки в ведение еврейскому совету, а когда напивались, то охраняли не слишком строго. А напивались они часто. Следовало позаботиться о том, чтобы их фляжки не пустовали.

Кого не оказывалось ни в одном списке, того можно было тайно вывести из здания. Через пространство под сценой. В первые недели, когда туда еще можно было заходить, а также через ограду на заднем дворе. Но то были редкие исключения. И очень строго охраняемая тайна. Даже не все члены еврейского совета знали об этом. Я был посвящен в нее, поскольку вместе с беглецами должны были исчезнуть и их вещи. Вальтер Зюскинд организовывал эти дела. И Джо Шпир был с этим связан. Джо теперь тоже в Терезине. Я должен попытаться занять его в моем фильме.

Тот, кому удавалось бежать, через несколько дней опять попадался в руки группы захвата. И второй раз проходил под изречением о путях судьбы. Если уж по-честному, там следовало написать: „Оставь надежду всяк, сюда входящий“.

Так много народу в этом извращенном зрительном зале. Где представление идет в партере, а эсэсовцы стоят на сцене у рампы и смотрят. Если бы я обращал внимание на каждого здесь, внизу, каждому старался бы посочувствовать, тяжесть всех этих судеб погребла бы меня под своими завалами. Я мог выносить все это лишь до тех пор, пока эти испуганные, яростные, отчаявшиеся лица оставались безымянными. Пока я мог смотреть на них, как смотришь в кино на массовые сцены. Как будто там были одни статисты. Люди, не играющие роли. Те, кого в театральных программках не называют по отдельности. „Солдаты, торговцы, народ“. Я воздвигал в себе — как тогда в доме калек — внутреннюю стену и прятался за ней. К тому же лица менялись слишком быстро, чтобы хоть с одним из них сойтись ближе. Видишь только типы. Заботливый, который собственный страх прячет за заботой о другом. Эгоист, который на ночь захватил себе два матраца, хотя кому-то рядом приходится спать на голом полу. Педант, который отчаянно ищет правила, чтобы их придерживаться. В мире, который отказался от всех правил. Если какие-то и изобретаются, то лишь для того, чтобы иметь возможность наказать тех, кто под них не подпадает.

Огромный зал ожидания. Нет ни одного пациента с благоприятным прогнозом. В такой ситуации можно было бы ожидать большого числа самоубийств, но я знал лишь один случай. Людей удерживала от этого, наверно, видимость порядка — все эти списки и формуляры. Кроме того — необходимо остаться одному, чтобы покончить с собой без помех. В Схувбурге один ты не оставался никогда. Даже в туалете уже через минуту следующий нетерпеливый колотил в дверь.