Аласдер Грей - Бедные-несчастные

Это произошло прелестным теплым свежим днем, и я, наверно, выглядела слегка по-детски, стоя на коленях на траве нашего маленького дворика и глядя в глубь клетки, где спаривались Мопси и Флопси. Со стороны переулка в калитку вошел Бакстер, а с ним — застенчивый, плохо одетый молодой человек с оттопыренными ушами. Бакстер нас познакомил, но юноша до того смутился, что слова не смог выговорить, отчего и я почувствовала себя не в своей тарелке. Мы поднялись наверх выпить чаю, но без миссис Динвидди, и это значило, что Бакстер не считает Свичнета своим близким другом. Пока готовили чай, Бакстер весело болтал об университетских медицинских делах, но Свичнет просто ел меня глазами и даже двух слов не произнес в ответ. Ужас! Тогда я пошла к пианино и сыграла одну из простеньких песен Бернса. Может, это и вправду был «Зеленый берег Лох-Ломонд» *, но я не пользовалась педалями пианолы. Играла сама и держала ритм превосходно. Кроме того, я отчетливо помню, что пианолу мы купили в 1897 году — в год шестидесятилетия восшествия королевы на престол. Кажется, тогда этот инструмент только-только появился. Напоследок Свичнет настоял на том, чтобы поцеловать мне руку. В доме сэра Обри этот изысканный континентальный ритуал не был в ходу даже у гостей из Франции и Италии. Я бъта ошеломлена и, возможно, в изумлении посмотрела потом на свои пальцы. Наш гость страдал повышенным слюноотделением, и мне не хотелось ни вытирать руку, ни трогать ею свое платье, пока он не уйдет. Я долго потом его не видела и, честно говоря, не жалела об этом.

Только одно омрачало эти счастливые, счастливые дни. Бог не позволял мне соблазнить его.

— Прошу тебя, не влюбляйся в меня, Белла, — говорил он. — Пойми, я не мужчина вовсе, я большой смышленый пес в облике человека. Кроме наружности, меня отличает от собаки только одно. Мне не нужен хозяин — и не нужна хозяйка.

Это была правда, но я не могла смириться с этой правдой. Я любила его всем сердцем, всем разумом, всей душой и жаждала превратить его в человека. Однажды ночью, сгорая от желания, я со свечой в руке, обнаженная, вошла в его спальню. Лежавшие на полу псы ревниво заворчали, но я знала, что меня они не укусят. Увы, на кровати тоже были псы — и рядом с ним, и в ногах. Эти зарычали враждебнее.

— Виктория, тут нет для тебя места, — пробормотал он, открыв глаза.

— Бог, пожалуйста, пусти меня хоть ненадолго!-взмолилась я со слезами. — Дай мне от себя ровно столько, чтобы у нас родился ребенок, маленькое существо из нас обоих, чтобы мне было кого кормить, любить и миловать всю жизнь.

— Они ведь вырастают, — сказал он зевая, — и главное, есть медицинская причина, по которой я не могу быть отцом.

— Ты болен?

— Неизлечимо.

— Тогда я стану врачом и вылечу тебя!' Врач может сделать такое, что не под силу хирургу! Я буду твоим врачом.

Он прищелкнул языком. Две собаки, встав с пола, осторожно взяли икры моих ног в свои могучие челюсти и стали подталкивать меня к двери. Хочешь не хочешь, пришлось подчиниться.

Наутро за завтраком Бог объяснил все как есть — он не любил ненужных секретов. От отца, знаменитого хирурга, он унаследовал сифилитическое заболевание, которое рано или поздно должно закончиться безумием и общим параличом.

— Когда придет беда, я не знаю, — сказал он. — Может быть, спустя месяцы; может быть, спустя годы. Но як ней готов. Единственное средство, которое мне поможет, — это безболезненный яд, который я выпью при появлении первых симптомов. Этот медикамент у меня всегда с собой, так что тебе не нужно ради меня становиться врачом.

— Тогда я стану врачом ради всех! — выкрикнула я среди рыданий. — Хоть чью-нибудь жизнь спасу, если не твою. Я заменю тебя! Я стану тобой!

— Это хорошая мысль, Виктория, — сказал он серьезно, — и если ты не передумаешь, нам нужно будет должным образом направить твои занятия. Но прежде всего я бы хотел, чтобы ты обзавелась подходящим мужем — дельным, самоотверженным человеком, который поможет тебе добиться, чего ты хочешь, и удовлетворит твои любовные инстинкты, которые страшно изголодались.

— Если не ты, пусть голод будет моим мужем! — заявила я сквозь сжатые зубы. Он улыбнулся и покачал головой. О моем знаменитом муже, оставшемся в

Англии, мы давно уже и думать забыли.

Он взял меня в кругосветное путешествие. Идея была моя — я хотела разлучить его с собаками. Он согласился, желая не только расширить мой кругозор, но и (как я теперь понимаю) избавиться от меня. Мы посещали больницы и слушали медицинские лекции в четырнадцати столицах. Одна венская специалистка обучила меня самым современным методам половой гигиены и предохранения от беременности, после чего Бакстер принялся всюду, где только мог, знакомить меня с мужчинами. Но при том, что чувственное начало было во мне очень сильно, я не могла или не хотела отделить его от начала нравственного, побуждающего отдаться лишь тому, кто достоин восхищения; а кто был достоин его больше, чем Бог? Когда наконец мы вернулись в Глазго, он стал из-за меня очень несчастен. Мое общество лишало его всякой свободы. Я ничего не позволяла ему без меня делать, никуда ходить. Мне такая жизнь доставляла больше радости, чем ему, потому что я, хоть и не могла проглотить его целиком, выйдя за него замуж:, все же обладала им больше, чем кто-либо другой. И вот однажды, гуляя у мемориального фонтана в Западном парке, мы вновь повстречали Свичнета.