Катрин Панколь - Крутые мужики на дороге не валяются

Надо бы выяснить, явь это или сон, прикоснуться к реальности. И я без лишних колебаний тянусь правой ногой, босой и теплой со сна, к телефонному столику из чистого мрамора.

Дальше происходит что-то невообразимое. Кажется, меня разрывает на куски. Пытка электричеством. От болевого шока я роняю трубку. Хватаюсь за сердце, чтобы оно не вылетело прочь. Меня ударило током! Сердце бьется во всем теле: в ухе, в бедре, в ребрах, в мизинце правой ноги. Оно повсюду. Нога сейчас взорвется, взлетит на воздух. Мизинец треснул, надломился, из него сочится кровь, заливая белоснежный коврик. Глядя на такую страшную картину, я понимаю, что все это действительно происходит со мной. Я пьяна от счастья, я полна восторга. Это не сон. Он приглашает меня поужинать! Сегодня вечером! Только он и я! Сегодня вечером! Значит, он меня разглядел! Разглядел! И звонит не просто так. В восемь утра просто так не звонят. Это неспроста. Почему он звонит так рано? Боится меня упустить? Я ему понравилась? А что если он влюбился в меня?

Он меня любит…

Я укачиваю раненый палец и благодарю Бога за его доброту. Спасибо, Господи, спасибо. Я все время оскорбляю Вас, дергаю по пустякам, обвиняю во всех моих смертных грехах и мелких неприятностях. А Вы, оказывается, незлопамятны. Вы клевый чувак! Просто умница!

— Hey? What’s happening there? [19] Эй, что у тебя там случилось? — доносится из упавшей трубки голос Алана.

— Палец ударила. Об угол стола, мраморного, — с трудом выговариваю я дрожащими губами.

— What? What? [20] Что? Что? — кудахчет голос на коврике.

Я прижимаю трубку к уху и снова отчитываюсь о случившемся.

— Приложи лед, а то две недели ни в одни туфли не влезешь! Полчаса держи ногу в холоде! А потом наложи фиксирующую повязку…

Он заботится обо мне! Лечит мой пальчик по телефону! Исцеляет мое раненое сердце! Он — мой личный доктор! Я — маленькая девочка, я вся в его власти. Я закрываю глаза и наслаждаюсь звуком его голоса. Прикажи мне что-нибудь еще… Еще… Я хочу его слушаться. Принадлежать только ему. Превратившись в брелок, повиснуть у него на ремне.

— Алан… — выдыхаю я.

— Да.

— Алан.

— Что?

Я беру себя в руки. Главное — не переусердствовать.

— Вечером я свободна.

— Ты уверена, что сможешь пойти?

— Смогу, — из последних сил выдавливаю я, лежа на коврике и содрогаясь от боли и счастья.

И в этот миг понимаю, что случилось непоправимое.

Положив трубку, я хватаюсь за раненую ногу и начинаю часто-часто дышать, пытаясь справиться с болью. В поле моего зрения попадает пятно. Огромное алое пятно, густо пропитанное кровью. Багровые шарики один за другим окропляют тонкие нити белоснежного коврика, проникают в нежную плоть Бонниного сокровища, и мягкая ткань, набухая, впускает внутрь веселые пурпурные пузырьки, которые с сознанием выполненного долга тут же радостно выпрыгивают наружу.

Что скажет Бонни Мэйлер!

Она меня выгонит. Придется мне жить в приюте у религиозников, на углу Лексингтон и Пятьдесят первой. Там у каждой кровати — Библия, а в каждой Библии — Иов. Удобства в коридоре, тараканы под ногами, грязные липкие куски мыла на умывальнике, туалетная бумага, похожая на наждачную. В этой ночлежке для бедняков я однажды прожила две недели. В тот раз мне негде было остановиться…

Похоже, Бонни проснулась… Я хватаю свежий номер «Нью-Йорк Пост», оборачиваю ногу, напяливаю сверху носок, потом другой, аналогичным образом закутываю здоровую ногу, будто ничего не случилось, а тем временем лихорадочно соображаю, что делать. Коврик надо спрятать, а когда Бонни уйдет, аккуратно свести пятно. Иначе мне придется покупать новый. Я уже отличилась в прошлый приезд: приоткрыла окно, и статуэтка племени майя лишилась уха. Пришлось мчаться на другой конец города с майей под мышкой и обломком уха в пластиковом пакете. Такое удовольствие обошлось мне в триста баксов! Я едва уговорила старого мастера взяться за это дело. Он ворчал, говорил, что он не пластический хирург! Что чинить статуэтку не имеет смысла! Дешевле купить новую! Почему бы мне не купить новую? Подруга все равно не заметит подмены. На Кэнел-стрит таких цацек навалом. Я объясняла, что это невозможно, что у подруги очень личное отношение именно к этой статуэтке: лопоухую майю она привезла из свадебного путешествия. Они с Рональдом ездили в Паленк, карабкались на Великую пирамиду, усеянную клинексами и баночками из-под колы. Если я подменю статуэтку, она сразу заподозрит неладное. Клейте, пожалуйста: другого выхода нет. Старичок пренебрежительно ухмыльнулся: дорого же мне обходятся чувства подруги!.. Я хватаю тяжелый альбом и накрываю пятно. А потом ковыляю на кухню готовить Бонни завтрак: кофе без сахара и тонюсенький тост с маслом. Я открываю дверь спальни и ставлю перед Бонни поднос.