Рафаил Гругман - Стена Плача (повести и рассказы)

Я знал, что мама глядит мне и спину, запоминаются последние взгляд и жест, и если я обернусь – именно это она и запомнит. Слабость. Я должен идти, не оборачиваясь, чтобы чувствовала она уверенность мою.

Еще через полгода, а потом еще через год, и еще… В ночь на 1 января я буду ждать четырех часов утра по новосибирскому времени, чтобы одновременно с Одессой встретить Новый год.

Во двор я, по сути дела, не вернулся, изредка попадая наездами, а затем и вовсе… Поэтому о дальнейшем! судьбе героев его знаю не много.

Вадик Мулерман из девятнадцатой квартиры уехал с родителями в Харьков и счал впоследствии известным эстрадным певцом.

Председателю Конституционного суда почти девяносто, полуслепой и полуглухой, он живет с дочерью в Израиле. Изя с Шеллой в Америке, а вот Изя Гейлер, Женька Суворов и Мишка Майер как жили, так и живут в третьем дворе…

Валька Косая, извините, мадам Тхань. живет во Вьетнаме, у нее две дочери, больше похожие на отца, чем на мать.

А где Петя Учитель – ума не приложу…

В юношеские годы я любил темноту. Когда смеркалось, я выходил на прогулку, и в зависимости от времени года выбирал один из двух маршрутов. Летом – тропинки парка Шевченко. О том, что в кустах могут твориться всякие безобразия, прятаться грабители, или, не дай Бог, насильники, я и не предполагал.

С годами предпочтения меняются – к темноте я уже не стремлюсь. Даже если встречаюсь с особами противоположного пола. В конце концов, темноту можно организовать у себя дома. А началась боязнь темноты более восьми лет назад. За месяц до эмиграции я начал обход родственников и, выйдя от сестры, желая укоротить путь к трамваю, пошёл между домами. И… шагнул в приямок. Разбитые очки, трещина на переносице и немножечко крови – не самый худший вариант. Невинно пролитая кровь? Пустяки по сравнению с тем, что было пролито в мировой истории.

Усваивать уроки – дело благое. Когда через восемь лет я вновь посетил Одессу, вторично проверять нос на прочность не стал. Лена заказала по телефону такси, которое должно было отвезти меня к Ирочке. О том, что я счастливчик – обладатель четырёх двоюродных сестёр и стольких же племянниц, – отдельный разговор. Как и то, что сёстры и племянницы разделились поровну, по две на каждом полушарии.

В назначенное время раздался телефонный звонок: «Бежевого цвета такси ожидает вас у парадной».

Лена и Сана спустились со мной. Поцелуи, объятия, последние напутствия. Едва мы отъехали, таксист не выдержал:

– Вы приехали из-за рубежа?

– Почему вы так решили? – попытался я выразить удивление, хотя, на самом деле, открытие льстило – чем-то УЖЕ отличаюсь от местных. А ведь ещё в детстве так хотелось хоть понарошку минут пять побыть иностранцем, с которым бы носились почтительно и показывали Потёмкинские деревни – не получилось! «Ага! – догадался я прозорливости таксиста, – футболка с видом Музея Хоккейной Славы в Торонто, шорты, кроссовки „Guess“ – точно, самый, что ни есть, настоящий иностранец».

– Вы так бурно прощались, – разочаровал таксист, – как будто расстаётесь надолго.

– Вы правы. Я из Нью-Йорка, – подтвердил я и не удержался – предъявил водительские права штата Нью-Йорк.

– Это мне знакомо, – водитель бросил небрежный взгляд на главный американский документ. – Я на траке всю Америку исколесил. А вообще-то, я десять лет как оттуда вернулся.

– Вернулись?! Вы были постоянным жителем США и вернулись?!

– Не прижился.

– Как такое может произойти? Вы были нелегалом? – я не мог поверить, что в девяносто четвёртом году можно добровольно бросить вожделенную Америку и вернуться в полунищую страну, только-только, и не известно надолго ли, открывшую свои границы.

– Никак нет. Имел статус. Грин-карту получил.

– Понять сложно… – продолжать разговор не хотелось, пожизненных неудачников насмотрелся немало.

Водитель не замолкал: «Я сидел полгода в тюрьме, – признался он, – а когда вышел, устроиться на работу не мог. Пятно в биографии лет на десять».

С опаской я покосился на таксиста. Я приехал в Нью-Йорк в девяносто шестом. К этому времени Джулиани успел навести порядок, и город установил рекорд снижения преступности: за год выбросил на улицы до тысячи трупов. Естественно, на квадратный километр плотность огня оказалась разной. Гарлем – не Брайтон, а Бронкс – не Манхеттен. Но раньше, как писали газеты, на Брайтоне властвовал Иваньков, и криминальные разборки были не редкостью среди жителей Южного Бруклина.