Салман Рушди - Прощальный вздох мавра

Колаткар был сметливым учеником и даже внес собственное предложение. Что если все эти невидимые здания будут выстроены с помощью невидимой рабочей силы? Не будет ли это в высшей степени элегантным и экономически грамотным решением? «Естественно, я согласился, – рассказывал старик Авраам. – Этот головастый малыш Кеке попал в самую точку». Вскоре после этого городские власти издали распоряжение, согласно которому все лица, поселившиеся в Бомбее после последней переписи населения, объявлялись несуществующими. Вследствие этого город не нес никакой ответственности за их размещение и социальное обеспечение, что было большим облегчением для честных и реально существующих граждан, плативших налоги для поддержания нормальной жизни динамичного современного города. Нельзя, однако, отрицать, что для миллиона с лишним законодательно сотворенных призраков жизнь стала тяжелее. Тут-то и вступили в игру Авраам Зогойби и другие, кто успел вовремя включиться в грандиозный проект освоения насыпных земель, и великодушно протянули фантомам руку помощи, в огромных количествах нанимая их для работы на гигантских стройплощадках, покрывших всю новую землю до последнего клочка, и даже пойдя на то – о филантропы! – чтобы понемножку платить им за работу наличными. «Раньше никто никогда не платил привидениям, мы первые, – сказал, сипло хихикая, престарелый Авраам. – Но, естественно, мы не брали никаких обязательств на случай болезни или увечья. Это, если ты следишь за моей мыслью, было бы нелогично. В конце концов эти люди были не просто невидимки, их, согласно всем официальным документам, не было там вовсе».

Мы сидели в густеющих сумерках на тридцать первом этаже жемчужины Нью-Бомбея, шедевра архитектора И. М. Пей – небоскреба Кэшонделивери. В окно я видел прорезающее тьму подсвеченное острие «башни К. К.» Авраам встал и открыл дверь. В проем полился яркий свет, звонкими арпеджио зазвучала музыка. Он ввел меня в гигантский застекленный сад-атриум, где росли деревья и растения из более умеренных, чем наша, климатических зон, – яблони, груши, роскошный налитой виноград – все под стеклом, при идеальной температуре и влажности, о чем заботилась система поддержания микроклимата, чья стоимость была бы невообразимой, не будь она невидимой; ибо, по счастливому стечению обстоятельств, Аврааму ни разу никто не предъявил счета за электричество. В этом атриуме мы с ним увиделись в последний раз – с моим старым-престарым отцом, на которого я в свои тридцать шесть лет, тянувшие на все семьдесят два, все больше и больше становился похож; с моим нераскаявшимся отцом-змеем, который в отсутствие Ауроры и Бога взял над раем полную власть.

– Ну, теперь-то я рухлядь уже, – вздохнул он. – Все валится из рук. Какие могут быть фокусы, когда зрителям видны веревочки? К чертям! Я знал славные времена. Бери яблоко, угощайся.

Волей-неволей я рос во всех трех измерениях. Мой отец был крупный мужчина, но мне к десяти годам его пиджаки уже были узки в плечах. Я был небоскребом, свободным от всех законодательных ограничений, единоличным демографическим взрывом, мегалополисом, гигантом, у которого лопались рубашки и отлетали пуговицы.

– Ух, какой, – дивилась моя старшая сестра Ина, когда я достиг моего полного роста и веса. – Ты у нас мистер Гулливер, а мы твои лилипуточки.

Что было верно, по крайней мере, вот в каком отношении: если Бомбей стал моей личной не Радж-, но Лили-путаной [ 78], то мои большие размеры связали меня по рукам и ногам.

Чем дальше расширял я свои физические границы, тем ограниченней становились мои горизонты. Образование было проблемой. Многие мальчики из «хороших домов» Малабар-хилла, Скандал-пойнта и Брич-кенди начинали учиться у мисс Ганнери в заведении «Уолсингем хаус», где были детский сад и начальная школа с совместным обучением мальчиков и девочек; потом они переходили в «Кэмпион», или «Катидрал», или другую элитную школу для мальчиков. Но легендарная «Ганнер», то есть «канонирша», в своих знаменитых роговых очках с «крылышками» на манер «бэтмобиля» не поверила тому, что ей было сказано обо мне.

– Слишком большой для детского сада, – прохрипела она в конце собеседования, во время которого она невольно обращалась ко мне, ребенку трех с половиной лет, как к семилетнему. – А для начальной школы, к сожалению, недоразвит.

Моя мать была вне себя.

– Кто, интересно, у вас тогда учится? – возмутилась она. -Эйнштейны одни, что ли? Сплошь Альбертики и Альбертиночки? Полный класс эмцеквадратников?