Салман Рушди - Прощальный вздох мавра

Я потерял счет дням с той поры, как началось мое тюремное заключение на самом верху башни в безумной горной крепости Васко Миранды в андалусском городке Бененхели; но теперь, когда оно позади, я должен записать мои воспоминания об этом ужасном времени – хотя бы лишь для того, чтобы воздать должное героизму женщины, которая делила со мной заточение, той, чья отвага, изобретательность и спокойствие позволили мне выжить и рассказать мою повесть. Ибо, как я обнаружил в тот день, когда увидел столь многое, я был не единственной жертвой безумца Васко Миранды, помешанного на памяти о моей умершей матери. Была еще одна заложница.

Все еще глубоко потрясенный тем, что открылось мне в рентгеновской комнате, я по приказу Васко должен был продолжить восхождение. И наконец поднялся в круглое помещение, где мне предстояло так долго гнить заживо, где, оглушенный отвратительными звуками из вмонтированных в стену громкоговорителей, уверенный в неизбежности смерти и утешаемый только этой удивительной женщиной, светившей мне сквозь тьму, словно маяк, я ухватился за нее и только поэтому не утонул.

Посреди этой комнаты стояла на мольберте другая картина – Боабдил в версии Васко, слезливый всадник, который благополучно доскакал до Испании, покинув дом своего покупателя С. П. Бхабы и вернувшись к автору. То, что творилось в «Элефанте», – убийство, месть и живопись -закончило свой путь в Бененхели. Первая работа Васко на холсте и последняя – Ауроры, его полное надежд начало и ее печальный финал; две украденные картины, посвященные одной и той же теме и таящие под слоем краски изображения обоих моих родителей. (Я так и не увидел других украденных «мавров». Васко заявил, что искромсал полотна и сжег вместе с упаковкой: дескать, ему нужен был только «Прощальный вздох мавра», а остальное просто затушевывало этот факт).

В нижнем круге этого восходящего ада рентгеновские лучи вынесли обвинение Аврааму Зогойби, однако снимков скрытой Ауроры Миранде было бы мало. Мавр работы Васко подлежал уничтожению, его соскабливали кусочек за кусочком; моя молодая мать, эта мадонна с обнаженной грудью и без младенца, которая в свое время так возмутила Авраама, постепенно выходила из долгого заточения. Но ее свобода покупалась ценой свободы другого человека. Мне не понадобилось много времени, чтобы увидеть, что женщина, стоявшая у мольберта, снимавшая с холста чешуйки краски и клавшая их на блюдо, была прикована за щиколотку цепью к стене из красного кирпича.

По происхождению она была японка, но большую часть своей профессиональной жизни провела в Европе, где работала в крупных музеях реставратором. Потом вышла замуж за испанского дипломата, некоего Бене, и ездила с ним по всему свету, пока их брак не расстроился. Вдруг, ни с того ни с сего, Васко Миранда позвонил ей в Барселону, в фонд Жоана Миро, неопределенно сказал, что «имеет о ней самые лестные отзывы», и пригласил ее в Бененхели обследовать недавно приобретенные им картины-палимпсесты и дать о них свое заключение. Хотя она отнюдь не была его почитательницей, она не нашла способа отказать ему, не обидев его; к тому же ей было любопытно заглянуть за высокие стены его легендарного убежища и, возможно, попытаться понять, что за лицо кроется под маской знаменитого затворника. Когда она приехала в «малую Альгамбру» и привезла с собой орудия своего ремесла, о чем он попросил ее особо, он показал ей «мавра» своей работы и рентгеновские снимки скрытого под ним портрета, после чего спросил, может ли она снять верхний слой и тем самым эксгумировать погребенную картину.

– Это рискованно, но, пожалуй, возможно, – сказала она ему после беглого обследования. – Но вы же не станете уничтожать вашу собственную работу.

– Именно этим я предлагаю вам заняться, – ответил он.

Она отказалась. Хотя она отнюдь не была в восторге от «мавра» Васко и считала эту вещь малохудожественной, ее совершенно не привлекала перспектива провести недели, а то и месяцы кропотливого труда, уничтожая, а не сохраняя, произведение искусства. Ее отказ был вежливым и деликатным, но он поверг Миранду в ярость.

– Цену себе набиваете, да? – крикнул он и назвал сумму, настолько дикую, что ее худшие опасения по поводу состояния его психики получили подтверждение. После ее повторного отказа он вынул пистолет, и началось ее заточение. Он не отпустит ее, сказал он, пока она не окончит работу; если же она станет отлынивать, он «пристрелит ее, как собаку». Ей пришлось взяться за дело.