Кристиан Крахт - 1979

Между прочим, в стихотворении Хафиза Ширази, который рассказчик цитирует в самом начале романа, не только содержатся туманные намеки на трагические перипетии, его – рассказчика – ожидающие, но и высказывается определенное отношение к религии:

Критик Эльке Хайденрайх, которую я уже цитировала, отчасти, видимо, права, когда утверждает, что «„1979“ есть роман о декадансе – о декадансе западного потребительского общества и восточных (почему только восточных? – Т. Б.) учений о спасении, декадансе лагерей и декадансе вечеринок с наркотиками». Но мне кажется, что основная тема романа – поиски идентичности, чего-то такого, чем можно было бы заполнить свою внутреннюю пустоту. Одна из самых ярких метафор в «1979» – сравнение человека с улиткой, вслепую ползающей вокруг пустого центра; и в «Tristesse Royale» имеются похожие слова: «Каков „Адлон“, в точности таков и весь мир. Снаружи отлично вычищен, с золотой каймой… а за этим фасадом – пустотелый» (цит. по: Ralph Hauselle, Alles so schön bunt hier…). В этом контексте второй эпиграф к роману можно понять как своего рода гефсиманскую молитву «брошенного» в мир (в хайдеггеровском смысле) обычного современного человека. Несколько раз, в самые критические для героя моменты, в книге всплывает мотив «дурной зелени», отсылающий к эпиграфу (где слово «зеленый» намекает на головокружение или тошноту): в зеленый цвет выкрашены стены страшной больницы, где умирает Кристофер; и стены кафе, подземный ход из которого ведет в дом Маврокордато; после ареста на героя надевают тюремную одежду «цвета речной тины»; в лагере его заставляют «добровольно» сдавать кровь в медицинском кабинете со светло-зелеными стенами. И несколько раз, подобно рефрену, звучат почти одинаковые фразы:

1) «Что такое жизнь? И как ее улучшить?» (спрашивает себя рассказчик после смерти Кристофера);

2) «Мы исправимся», – сказал он (немецкий вице-консул в Тегеране. – Т. Б.). – «Да». – «Мы исправим себя»;

3) замечание, что Лю «хотел улучшить самого себя и порядки в лагере»;

4) наконец, ужасные заключительные слова романа: «Я исправил себя. Я никогда не ел человеческого мяса».

Мне кажется, совсем не случайно Ральф Герстенберг, рецензируя пьесу «Tristesse Royale» (DeutschlandRadio Berlin, Manuscript vom 26.l.2000, Internet), отмечает наличие в ней «экзистенциалистского пафоса» (выраженного, как он считает, в духе Эрнста Юнгера). Экзистенциалистским мотивом, остающимся без ответа вопросом об осмысленности или бессмысленности человеческой жизни, проникнуты и «Faserland», и «1979» – именно присутствие этого мотива делает оба романа такими печальными. (Странно, но никто из критиков не заметил, что в «Faserland»’e речь идет о самых настоящих трагедиях: Нигель становится наркоманом и теряет связь с действительностью, Ролло умирает; и они, и рассказчик страдают от безнадежного одиночества, отсутствия любви прежде всего потому, что не нужны своим родителям, которые при этом – как, например, отец Ролло, миллионер-хиппи, – могут заниматься самосовершенствованием и нелепой благотворительностью.)

Несмотря на эпатирующую грубость романа «Faserland», на ужасы и гротескную комичность книги «1979», я не могу отделаться от впечатления, что Крахт относится к своим героям с состраданием и печальной нежностью, чувствами, которые находят наиболее явное выражение в ритмическом рисунке текстов и в отсылках на музыку, здесь – на песню «Моя молитва останется с тобой…».

Музыка для участников «поп-культурного квинтета» есть утешение и надежда; способность вчувствоваться в хорошую музыку (а в «Faserland»’е и «1979» рассказывается и о музыке «дьявольской», той, что «подпитывает» анархистов, но она, заметьте, никогда не нравится героям, от лица которых ведется повествование) – последний шанс опомниться, повзрослеть: «„Этот страх, что все останется так, как есть, как оно благополучно существует, и есть рок“. – „Тогда получается, что рок, собственно, – это детская музыка, детский стиль, вечное детство“. – „Нет, в точности наоборот. Открытие для себя рока – это тот момент, когда человек впервые становится стариком“… – „Это сатанинское зеркало – первый момент, когда рокер-грудничок видит себя в его [рока. – Т. Б.] зеркале“… – „Он тогда не может не улыбнуться и вдруг замечает: рок тоже улыбается“». Это – отнюдь не циничное – рассуждение о музыке содержится в книге «Tristesse Royale» (цит. по: рец. Ральфа Герстенберга, DeutschlandRadio Berlin, 26.01.2000).