Рафик Шами - Секрет каллиграфа

Но вернемся к тому заседанию, на котором присутствовал Хамид. Тогда у министра культуры были основания сомневаться, что его учитель справится с возложенной на него задачей за пять лет, как утверждал он сам. Жорж Мансур оглядел присутствующих. Мужчины задумчиво качали головами.

— Устарели и методы обучения в наших школах, — продолжал министр. — Мы бьем наших детей, пока они не зазубрят материал, как попугаи. Само заучивание наизусть было бы эффективно в пустыне, однако у нас есть книги, которые сохраняют информацию лучше человеческой памяти. Зубрежка апеллирует к инстинкту подчинения и подавляет инициативу. В результате они могут выучить целую книгу, не понимая ее содержания. Мы должны побуждать детей к тому, чтобы они задавали нам вопросы. В этом и состоит обучение. В следующем году я хочу ввести новую систему, которую я видел во французских школах, где дети усваивают алфавит при помощи осмысленных слов. Он называется «метод цельного слова». — Тут Мансур сделал паузу и с вызовом оглядел своих гостей. — Что касается алфавита, я не из тех горе-новаторов, которые хотят его усовершенствовать ценой уничтожения нашей культуры и нашего языка и предлагают пойти по стопам Мустафы Кемаля Ататюрка, заставившего в свое время турок писать латиницей. Подобные идеи не новы. Изгнанные из Испании в тысяча четыреста девяносто втором году арабы из страха или соображений маскировки тоже пробовали писать по-арабски латиницей. Их шрифт, равно как и соответствующий стиль в архитектуре, носит название «мудахер». Неостроумные шутки такого рода давно уже позволяли себе и французский ориенталист Массиньон, и иракец Галаби, и египтянин Фахми. А теперь еще и ливанец Саид Акиль открывает нам Америку, в очередной раз предлагая цивилизовать нас путем введения латинского алфавита. Нет, латиница не решит наших проблем, а лишь создаст новые, — продолжал министр. — Наш язык являет собой древнее и добротное строение, но кто-то должен его подновить, пока оно не рухнуло. И не надо убеждать меня в том, что арабский не подвержен влиянию времени! Такое можно сказать только о мертвых языках. Быть может, честь сделать первый шаг в этом направлении принадлежит нам, дамасцам. Со следующего года сирийские школьники будут учить только новый алфавит, из двадцати восьми букв. И никакой «ла»! Этому заблуждению уже больше тысячи лет. Пророк Мухаммед был человек, а никто, кроме Всевышнего, не застрахован от ошибок. Поэтому нам нет никакой необходимости обманывать наших детей, презрев здравый смысл. Есть только двадцать восемь букв. Всего лишь небольшая корректировка, но она сделана в нужном направлении.

По залу пробежал ропот. Сердце Хамида затрепетало от радости. Сати аль-Хурси многозначительно улыбался. Министр дал своим слушателям возможность прийти в себя. Он походил на режиссера, до мельчайших деталей продумавшего свою постановку. На последней фразе он встал и направился к двери. Через некоторое время в зал внесли чай и выпечку.

Присутствующие прекрасно поняли, о чем говорил министр. И чай им был нужен для того, чтобы промочить пересохшее от волнения горло.

Об этой букве «ла» ходили легенды. Согласно известному анекдоту, один из сподвижников спросил пророка, сколько букв дал Адаму Всевышний. «Двадцать девять», — ответил тот. Ученый товарищ Мухаммеда заметил на это, что он ошибается и что в арабском языке букв всего двадцать восемь. Пророк повторил, что их двадцать девять. В ответ на это его друг пересчитал все буквы и снова возразил ему.

— Семьдесят тысяч ангелов тому свидетели, их двадцать девять! — вскричал пророк, побагровев от гнева. — И двадцать девятая — буква «ла»!

Все соратники Мухаммеда знали, что он ошибается. «Ла» не буква, а слово, состоящее из двух букв и обозначающее «нет». Но не только они, но и тысячи ученых арабов и бесчисленное множество простых людей, умеющих читать и писать, молчали об этом на протяжении более чем тысячи трехсот лет и учили детей неправильному алфавиту с одной составленной из уже имеющихся двух, а потому излишней буквой.

— Моя цель, — продолжал министр, — дать образование сирийским детям, а это значит оградить их от всего того, что не ведет к истине. Как мы этого добьемся — наше дело. «Ищи правды, даже если она заведет тебя в Китай», — не так ли завещал нам пророк? — Тут Мансур повернулся к Хамиду: — И от вас, уважаемый каллиграф Хамид Фарси, я жду многого. Поистине ваше искусство непостижимо для разума! Оно может увековечить на бумаге человеческую речь и в то же время уничтожить ее, превратив в мертвые, не поддающиеся расшифровке знаки. Под пером каллиграфа буквы утрачивают функцию носителей мысли и превращаются в чисто декоративные элементы. Я ничего не имею против орнаментов на стенах, коврах или вазах. Но в книгах нахожу такую узорчатость излишней. В этом отношении шрифт «куфи» для меня особенно неприемлем.