Рафик Шами - Секрет каллиграфа

— Сегодня чай готовишь ты! — прокричал ему Серани.

Он продолжал как ни в чем не бывало заниматься своими делами, пока Хамид не появился с чашкой ароматного «цейлона».

Серани с нескрываемым удовольствием разглядывал его работу.

— Боже мой, а может, и для меня изготовишь такое же? — пошутил он.

— Твое свидетельство нерукотворно. А это всего лишь прах.

— Но я есть прах и люблю прах, — отвечал ему мастер. — Ты выбрал для него изречения, так или иначе связанные с темой изменений, — заметил мастер. — Мне же в свое время ничего в голову не пришло, кроме слов благодарности. Я был тогда так наивен и прост, что ни на что другое у меня не хватило фантазии.

С этими словами он взял перо и подписал документ такими словами: «Титул мастера каллиграфии дан и подтвержден слугой Всевышнего Салемом Серани».

— Ну а теперь, мастер, сядь сюда. — Серани указал Хамиду на место рядом с собой. — Я должен кое во что тебя посвятить.

И учитель рассказал Фарси о Лиге. И чем больше говорил мастер, тем глубже опускался Хамид с небес блаженного неведения в самое пекло преисподней, где томились «знающие». Через неделю он был торжественно принят в эту организацию.

Хамид пролистал дальше свою тетрадь, пока не обнаружил страницу, исписанную им популярным в Лиге знающих секретным шрифтом «сийякат».

Хамид вспомнил свое первое заседание. Энциклопедические знания господ каллиграфов произвели на него сильное впечатление. В то же время коллеги показались ему туго соображающими и вообще несколько тяжеловатыми на подъем. Именно тогда он и услышал это пафосное изречение, якобы принадлежащее Ибн Мукле: «Земля — ад для знающих, чистилище для недоучек и рай для невежд». Здесь, в Совете мудрейших, высшем органе Лиги знающих, он никакого ада не увидел. Все здесь буквально сияло благополучием. Каждый из мастеров был хорошо обеспечен и имел множество молодых жен.

Хамид с пониманием отнесся к обету молчания. Со дня основания Лиги над ее членами висела смертельная опасность, поэтому болтливость и предательство могли дорого обойтись каждому.

Среди «знающих» было принято и особое приветствие, что якобы позволяло отличать «своих» от «чужих». Так повелось с древнейших времен, хотя этот обычай давно уже утратил всякое практическое значение, поскольку в Дамаске каллиграфы и так знали друг друга, а с иногородними членами Лиги общались только после представления последними рекомендательных писем.

Тайный шрифт «сийякат», разработанный придворными каллиграфами турецких султанов, так очаровал Фарси, что тот сразу же посвятил ему несколько страниц своего дневника. При Османском дворе его использовали для ведения своего рода стенограмм. Некогда он считался очень сложным. Все распоряжения султана записывали шрифтом «сийякат», дабы защитить их от непосвященных, хотя любому более или менее толковому каллиграфу ничего не стоило взломать этот замок. Позже Фарси предложил не использовать больше этот шрифт в делопроизводстве Лиги. И Совет мудрейших с ним согласился, потому что «сийякат», затрудняя общение каллиграфов-единомышленников, практически не защищал их тайн от врагов.

Тогда Фарси казалось, что он способен изменить многое. Однако вскоре коллеги охладили его пыл. Предложение Хамида воспользоваться ситуацией национального подъема в стране и вынести реформу шрифта на всенародное обсуждение встретило решительный отпор. Это преждевременно и опасно для Лиги, заявили каллиграфы.

Позже, когда нечто подобное наметил министр культуры, «знающие» с восторгом приняли его начинание. Ни один из них не вспомнил в тот момент о Хамиде и тем более не пожелал перед ним извиниться.

Теперь Фарси попалась на глаза запись, которую он сделал тогда в гневе: «Арабы никогда не признаю`т своих ошибок. Между тем цивилизация есть не что иное, как сумма поправок и корректив».

— Это не мудрецы, а стадо баранов, — покачав головой, проворчал Фарси.

Они продолжали и дальше сопротивляться его начинаниям, так что за десять лет не приняли ни одного его предложения, кроме тех, что касались школы каллиграфии.

— Завистливые бараны! — Фарси в ярости захлопнул тетрадь.

Два разработанных им за последние несколько лет стиля были высмеяны на заседаниях Лиги. Хамид защищал свои идеи, он написал циркулярное письмо, в котором представил их оба. Шрифт «дамасский» отличался бесспорным изяществом, однако и излишней декоративностью; «новый» был энергичен и прост, наклонные линии в нем предпочитались вертикальным. Хамид ждал критики и надеялся на слова одобрения. Однако ответа так и не получил.