Рафик Шами - Секрет каллиграфа

И вот однажды все изменилось. В тот день мать пошла к соседке поболтать, а Хамид проскользнул в спальню родителей, где на большой кровати дремал его брат Фихми. Хамид хотел немного поиграть с ним и, возможно, чуть-чуть подразнить и потряс за плечо. Фихми не реагировал. Когда Хамид слегка ущипнул его, малыш закричал так громко, что мальчик испугался и зажал ему рот. Фихми задергался, размахивая руками. Что произошло потом, навсегда осталось тайной. Хамид никому не рассказывал об этом.

Брат упал, стукнувшись головой о кафельный пол, и затих. Охваченный ужасом, Хамид бросился в свою комнату и притворился, что играет в шарики. Вскоре раздался крик матери, болью пронзивший его сердце. Сбежались соседи. На Хамида никто не обращал внимания.

Смерть Фихми стала для родителей тяжким потрясением. Отец утверждал, что мальчика убили шарлатаны и их таблетки, а падение здесь ни при чем.

— Он бы еще намучился, не передай ты его так вовремя в руки Всевышнего, — рычал он.

Отец полагал, что несчастный случай устроили ангелы, дабы избавить Фихми от дальнейших страданий.

Услышав это, Хамид задумался. На мгновение ему показалось, что он действовал, направляемый сильной, но невидимой рукой. Однако это наблюдение он решил оставить при себе, глядя на метавшегося в отчаянии отца и убитую горем мать. Бедная женщина никого и ничего вокруг не замечала, только плакала и во всем винила себя. Она проклинала кофе, который пила в тот момент, когда умирал ее мальчик. До конца своих дней не притронулась мать к этому напитку.

Теперь несчастный малыш окончательно превратился для нее в святого, которому она молилась день и ночь. Она зашла так далеко, что заказала медальон с фотографией сына. Отец видел в этом нелепое подражание обычаям христиан и смеялся над ней.

А Сихам уже к шести годам так зачерствела душой, что совершенно утратила уважение и к родителям, и к брату. Религиозность матери — которая, как ни сопротивлялся ей отец на первых порах, постепенно передалась и ему — раздражала девочку. Прошло время, и родители стали молиться вместе, жгли свечи, курили ладан и ни о чем другом не говорили, как только об ангелах и демонах.

Сихам жестоко насмехалась над родителями, несмотря на их тычки и подзатыльники. Сердце ее стало холодней ледяной глыбы.

С годами из худенькой девочки выросла крупная женщина, на чьи пышные формы на улице оглядывались мужчины. Отец с матерью жили в вечном страхе, со дня на день ожидая, что она навлечет на семью позор. Поэтому, когда бедный фотограф попросил руки Сихам, ему тут же ответили согласием. К тому времени ей исполнилось шестнадцать. Годы спустя сестра призналась Хамиду, что замужество было целиком и полностью ее затеей. «Я хотела вырваться из этой проклятой могилы», — повторяла она. В то время как не слишком сообразительный супруг всерьез полагал, будто эта красотка с улыбкой американской кинозвезды действительно влюблена в него, она обращалась с ним, точно с комнатной собачкой. Хамид обходил их дом стороной, потому что не терпел ни холодности сестры, ни раболепия ее мужа.

Она не переживала по поводу его падения. Сихам всегда волновали только деньги. Пока он был в зените богатства и славы, она выказывала ему уважение и льстила. Снова и снова наведывалась она к нему в ателье, чтобы выпросить пару купюр на какую-нибудь безвкусную безделушку. Каждый раз, когда сестра, хихикая, прятала подачку в сумку, а потом с довольным видом покидала мастерскую, отчаянно переминая во рту жевательную резинку, Хамид проклинал себя за мягкосердечие.

Теперь Сихам стеснялась навещать брата в тюрьме, что, однако, не помешало ей прибрать к рукам его накопления и имущество.

Чтобы отвлечься от мрачных воспоминаний о сестре, Хамид принялся разглядывать через увеличительное стекло лицо отца.

Мог ли отец тогда предвидеть, какие финансовые трудности ему предстоят? За год до того праздника в доме бабушки он, из одной только лени, перестал брать уроки у знаменитого каллиграфа аль-Шарифа и открыл собственное дело. Отец и не подозревал, каково завоевывать клиентов в Дамаске, не имея ни протекции, ни сертификата мастера. Из честолюбия он арендовал помещение в квартале каллиграфов аль-Бахса, однако вскоре вынужден был отказаться от него, потому что, помимо всего прочего, этот район пострадал от наводнения. С тех пор отец работал дома. Комната, которую он громко называл мастерской, имела два окна, одно из которых выходило на улицу, а другое в детскую. Таким образом Хамид мог часами наблюдать отца за работой, оставаясь при этом незамеченным.