Елена Белова - Мать-ехидна лучше всех! Записки уборщицы-интеллектуалки

Еще вчера ее сандалики помещались в моей сумочке, а сегодня юная прелестница примеряется к моему норковому манто.

Еще вчера мы вместе учили наизусть «Муху-цокотуху» и «Упал кусочек неба», а сегодня моя девочка берет том Марины Цветаевой и пробует на вкус ее «жаркой рябины горькую кисть».

А ведь я торопила ленивое время, мечтая, чтобы дочка поскорее научилась сама проситься на горшок, держать ложку, писать без ошибок. Я мечтала, что она будет способна обходиться без мамы хоть пару часов, одарив меня возможностью поработать в тишине, чтобы я смогла расставить по местам капризные и обидчивые, с таким трудом приманенные образы и выстраданные мысли.

Сейчас мне хочется, чтобы стрелки часов притихли, задремали, затаились, чтобы их бег по кругу времен хоть чуточку замедлился. Чтобы лучшие дни нашей с дочкой жизни не пролетали стремительными мгновениями, а тянулись медлительными неторопливыми годами, до краев наполненными густым и прозрачным счастьем бытия. Эти дни хочется прочувствовать до самой их глубины, постараться сохранить их в памяти, чтобы впоследствии пить, как живительный бальзам, спасающий от будничных неурядиц и неудач.

Я хочу навсегда запомнить свою дочку такой, какой вижу ее сегодня, сберечь в тайниках души ее портрет, сложенный из забавных словечек, неординарных поступков, смешных ошибок, амбициозных планов, нелепых капризов и милых привычек. Я мечтаю, чтобы мои уроки житейской мудрости, кулинарного искусства, светского этикета, литературного мастерства, русской орфографии и пунктуации, английской лексики и грамматики не прошли для нее даром. А главное чтобы она сберегла те сокровища, которые мы собирали вместе: бескорыстную любовь, милосердие, доброту, красоту, верность, честность.

Моя малышка подрастает, и мне приходится расти вместе с ней. Я щедро удобряю и культивирую ростки материнского терпеливого и снисходительного отношения к ее друзьям, хотя и считаю их недостойными ее внимания; к ее увлечениям, мешающим хорошей учебе; к ее причудам, неприемлемым для молодой леди из приличной семьи. Я готова уважать ее права на ошибки, на свободу выбора, на собственное мнение — ее прерогативу быть собой, реализовывать собственное предназначение в жизни и следовать своим путем, а не опираться на мои пусть мудрые, пусть дальновидные, пусть предусмотрительные, но все-таки чужие установки и подсказки.

Не надеясь на милосердие времени, я учусь дорожить каждым мигом, проведенным вместе с дочкой. В водовороте неотменяемых дел я нахожу минутку, чтобы просто пожать руку Полины, обнять ее, дать ей почувствовать, что я рядом.

У меня в детстве была книжка сказок Андерсена. Точнее, она есть и сейчас, но уже потеряла статус моей, а стала просто книгой. Сказки Андерсена очень отличались от историй, рассказанных другими авторами. Они не были обычными сказками с их неизменными атрибутами: счастливой встречей, громкой свадьбой и любовью до крышки самого дорогого гроба. Даже я, обычная маленькая девочка, поняла или, скорее, почувствовала их особую наполненность каким-то щемяще-трогательным и в то же время удивительно логически-строгим философским смыслом. Что-то было в них очень близкое притчам Соломона.

Я любила истории с грустным финалом или по крайней мере с неоднозначно счастливым. Какой интерес с первых строк знать, что в конце все поженятся, награда найдет своего героя, и что все предрешено и расписано на сто счастливых лет вперед?

Время шло, я взрослела и, надеюсь, умнела. На смену сказкам пришли сначала Дюма и Саган, потом Бунин и Чехов, Аксенов и Булгаков, а сейчас — Моэм и Пелевин. Но старик Андерсен много лет не отпускал меня, я долго не могла понять одной из его сказок — о голом короле. Да, ребенок обнародовал очевидную истину, о которой все вокруг молчали, притворяясь умными и компетентными, а в чем фишка? И что тут сказочного или волшебного? Странная история.

И лишь в последние несколько лет я стала замечать, что общественное мнение диктует очередную незыблемую истину, а я вижу только наготу и пустоту. Это начинается утром каждого дня, когда я включаю телевизор, и на меня наваливаются новости вперемешку с рекламой. Мне вещают о брюссельском кружеве, золотой парче и искусной ручной работе монахинь, а я вижу за трескотней слов и грохотом музыки лишь немытое волосатое тело очередного голого короля.

Почему-то мы боимся признаться, что какие-то произведения искусства нам не нравятся или непонятны. Хотя, по-моему, это нормально и вполне объяснимо. Картина или повесть — это материальное выражение эмоционального состояния конкретного человека, и оно вполне может быть не понято или не разделено другими людьми. Этим искусство и отличается от науки, достижения и выводы которой бесспорны и очевидны и не зависят от человеческой оценки.