Тибор Дери - Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале

— Не знаю. Негра подняли и понесли со сцены…

— Какого негра?

— Хантера.

— Вы же сказали, что не видели его в лицо, он навзничь лежал. Откуда же вы взяли, что он негр?

— Да все кругом говорили. Все знали уже.

— Продолжайте! Итак, по вашим словам, его закололи на сцене.

— Да вроде так.

— То есть, наверху, а не внизу, в публике.

— Да, вроде бы на сцене.

— Значит, человек в длинном красновато-оранжевом шарфе, который ударил Хантера ножом, сидя у него на животе, проделал эту свою операцию на подмостках?

— Да, я же сказал.

— Продолжайте!

— Когда негра унесли, шум поднялся страшный, все вопили, каждый свое, «Давай дальше, Мик, — это одни, — музыку давай», а другие: «Кончай шарманку, грязные подонки», некоторые грозились даже сцену поджечь, я и такое слышал.

— Что было с убийцей?

— Не знаю.

— Ничего не знаете, что с ним дальше было?

— Нет, ничего.

— Просто исчез, и все?

— Я не видел его больше.

— Разыскивали его?

— Не знаю.

— На глазах у двадцати тысяч человек происходит убийство, и никому нет дела до убийцы?

— Может, и разыскивали. Мику Джеггеру пришлось докончить «Зачем мне стоять, если вертится шар», а потом без перерыва перешли к другому номеру — исполняется впервые, — сказали мои соседи.

— Какой же это номер?

— Забыл название.

— Кстати вопрос: вот у вас пропал десятилетний сынишка, кругом дерутся, друг друга убивают, а вы продолжаете сидеть и слушать, даже не пытаясь поискать его?

— Он парнишка шустрый. Да и как его было искать в темноте, среди тысяч людей? Еще и мне уйти? Так мы совсем бы друг друга потеряли.

— Но потом ушли же все-таки… Ну хорошо, продолжайте!

— Перед следующим номером Мик Джеггер налил себе стакан бургундского, поднял его высоко в этом красном свете и сказал: «За ваше здоровье, братья и сестры мои! Мир вам и радость!» Все оторопели.

— Не понял. Почему оторопели?

— Ну, потому что умирающего негра вывезли как раз на вертолете — и еще с десяток раненых и больных. Не ожидали, наверно, такого тоста. Так что угомонились на некоторое время. А Джеггеровы ребята так играли, уж так играли, редкостно — сидевшие со мной рядом говорили: просто волшебство, ну, что-то потрясающее. «Не думай, что мир уже твой» — вот что они играли. Знаете, такое ощущение, будто ты на голову выше стал, сопротивляться можешь всему этому адскому напору. Музыка словно под кожу тебе, в пальцы, в самое нутро проникала. С эстрады сломанные барабанные палки так и летели, одна за другой. Просто как безумные играли, знаете, зажмурясь и мотаясь из стороны в сторону, длинные волосы взлетают, тоже будто музыкой наэлектризованные, головами с такой силой трясут, только что мозгов не выплеснут, а вверху тем временем вертолеты трещат, Один прилетает, другой улетает, и через отдельный усилитель имена зачитываются, кого в больницу свезли. Ну, с ума сойти!

— Вас когда ранили?

— Не знаю.

— Отвечайте на вопрос!

— Со своего места я ушел, по-моему, когда услыхал, что подмостки хотят поджечь.

— Ушли, чтобы принять в этом участие?

— Может, и так.

— Говорите яснее.

— Что — яснее?

— Или чтобы этому воспрепятствовать?

— Не знаю.

— Еще раз спрашиваю: наркотики употребляете?

— Нет, не употребляю.

— Или, может быть, в тот день что-нибудь приняли, если регулярно не употребляете?

— Не думаю.

— Не думаете?

— Нет.

— Тогда почему вы подрались?

— Все кругом дрались. В такие минуты вроде как сам не свой делаешься.

— Вы же семейный человек. Сколько вам лет?

— Двадцать два.

— И уже десятилетний сын?

— Это жены моей ребенок. От первого брака. Она старше меня на двадцать лет, и когда мы поцапались в тот день…

— А это разве к делу относится?

— Не знаю. Может, и относится. В общем, оказалось, что она с моим младшим братом путается.

— Какое это имеет отношение к делу?

— Такое, что я уже на взводе был, когда выезжал, а этот чертов щенок бросился за мной с ревом: «С тобой хочу», — и в машину напросился, вместо того чтобы с маменькой посидеть, которая осталась там с разбитой головой.

— Выходит, вы не ради сына отправились в Монтану?

— Не увяжись он, другое нашел бы местечко. Но я подумал, и Монтана сойдет. Хоть поразвлекусь.

— Вот и поразвлеклись. Дальше! Зачем вы в драку-то ввязались?

— А бог его знает. Потянуло. Вдруг ловлю себя на том, что на типа какого-то незнакомого кинулся и бац его, бац по морде. И все кругом друг дружку охаживают, самое главное, неизвестно почему. А я двину его и приговариваю: «Мир тебе и радость, брат мой! Мир и радость Америке! Миру радость и мир!» А звукоусилители орут: «Не думай, что мир уже твой!» И такая меня от этого злость взяла, как лягну прямо в голень первого встречного. А меня за шею кто-то сзади обхватил — и давай душить.