Ромен Гари - Пожиратели звезд

– Я испытывала постоянное чувство вины просто потому, что я американка и у нас всего вдоволь. О, доктор Хорват, не подумайте, что я оправдываюсь, пытаясь объяснить, почему осталась тут. Просто я никогда не знала, что мне в этой жизни делать, а глядя на здешних детей, поняла. Конечно, дело было не только в этом – не собираюсь отрицать: да, я влюбилась в Хосе. Да, мне хотелось защищать и его тоже. Все, что он делал, мне прекрасно известно, а особенно то, чего не сделал – а мог бы; знаю, это может показаться смешным, но, поверьте, в нем чувствуется забившийся в угол индейский ребенок. Не то чтобы у меня так уж силен материнский инстинкт, но в конечном счете Хосе и страна в моем восприятии стали почти неразделимы. У меня действительно было такое ощущение, что то, что я делаю для одного из них, сказывается на всех,.. О, стоит ли вообще разглагольствовать – вам все равно не понять.

Но она снова заговорила – с каким-то непринужденным безразличием, обращаясь, похоже, не к миссионеру, а исключительно к марионетке чревовещателя, склонившейся к ней через плечо хозяйка. В какой-то момент она даже протянула руку и потрепала рыжие волосы куклы, словно прочтя в ее неподвижных глазах отблеск понимания и симпатии. В порыве жалости, выразить которую он был явно неспособен – наверное, из-за того, что слишком привык произносить красивые речи перед безликими толпами и немного утратил навык персонального общения с людьми, подзабыл подходящие в таких случаях слова, – д-р Хорват внезапно ощутил, что смог бы помочь девушке куда больше, будь он плюшевым медведем.

Ему захотелось взять ее за руку, но он счел, что слишком молод для того, чтобы этот жест не мог стать причиной какого-нибудь отвратительного недоразумения, тем более в подобной компании – влажные десны кубинского дегенерата по-прежнему то и дело вспыхивали золотом в его адрес, тряпичный паяц не сводил с него циничного стеклянного взгляда. Даже пейзаж за стеклами затерявшегося в горах Сьерры «кадиллака», казалось, строил насмешливые гримасы – губы черной лавы над провалом расщелины словно кривились в окаменелой усмешке, таившей в себе, похоже, всю глубинную непристойность земли. Миссионер вздохнул, сложил руки на груди и с непоколебимым видом уставился в пространство.

Вскоре она поняла, что Хосе – очень закомплексованный парень, что у него немало проблем психологического порядка, о которых сам он не имеет ни малейшего представления. Он очень неуравновешен, настроение у него может резко меняться без видимых причин, глубокая тоска, чувство неудовлетворенности терзают и буквально пожирают его; она не раз пыталась расспросить его о детстве, об отношениях с отцом и матерью; несомненно, в основе всего этого лежало нечто фрейдистское. Когда она захотела объяснить Хосе, что такое психоанализ, он, казалось, всерьез заинтересовался. Выслушал очень внимательно, призадумался на некоторое время, пожевывая сигару, а потом спросил у нее, нельзя ли пригласить одного из этих типов в ночное кабаре. Конечно, он очень наивен и, признаться, совсем необразован. Да, он невежествен – она не боится этого слова. Но по меньшей мере именно в этой области она действительно смогла ему помочь. Он нуждался в ней, а когда вы наконец находите кого-то, кто в вас нуждается, добрая часть ваших проблем уже решена. Вы больше не страдаете от отчужденности… вам не надо больше блуждать в поисках собственной личности, своего места в этом мире, цели, которая позволила бы вам избавиться от самого себя, сделать выбор, заняться делом."

– Вы можете наконец оправдать свое существование… Для меня это было очень важно.

У меня, как и у многих моих товарищей по колледжу, было такое ощущение, словно я болтаюсь, закупоренная в пустой консервной банке… Понимаете, что я хочу сказать? Я говорю не именно об Америке, а о жизни вообще. Собственно, я никогда не знала, что я такое и ради чего живу. Ну конечно, водородная бомба, расовая дискриминация и война во Вьетнаме – все это очень помогло нам, мы могли хотя бы быть против чего-то… Но это так негативно… Без какой-либо определенной причины я чувствовала себя виновной и ничего не делала, чтобы оправдать… оправдать сам факт своего существования, понимаете. Я никогда не знала, кто я такая, никак не проявила себя как личность… Я повторяюсь, но для меня это очень важно. И внезапно эта страна позволила мне осуществиться… найти себя. Я вдруг почувствовала, что мне есть что отдать людям… Иногда я пыталась объяснить все это Хосе, но он не понимал, смотрел на меня почти ошарашенно… Он еще плохо знал английский и, следует заметить, о проблемах морального и интеллектуального плана не имел ни малейшего понятия. В одном, во всяком случае, я была уверена и поэтому всякий раз, когда я крепко обнимала его и с нежностью заглядывала в это прекрасное лицо – суровое, замкнутое, так по-испански почти всегда бесстрастное, похожее на таинственную маску – у него это было проявлением какого-то своеобразного, сугубо мужского целомудрия, – смотрела в эти глаза, такие необыкновенные, серые и в то же время – зеленые, я была уверена в том, что наконец нашла себя… В моей жизни появилась цель, мое существование обрело смысл, мне уже было за что уцепиться…