Ромен Гари - Пожиратели звезд

– Не волнуйся. На сей раз все в порядке. Ты победил. Ты договоришься с ним. Получишь власть, И вернешься, чтобы отомстить.

Он и сам знал, что лжет, но еще он знал о том, что его никогда в этом не уличат. Впервые за всю свою жизнь иллюзиониста он был уверен в том, что номер получится. В конечном счете это был триумфальный миг, момент истины. Ведь он побил их всех – всех великих, самых великих магов мюзик-холла. И на сей раз никто никогда не обнаружит, что у него спрятано в рукаве, никто не сможет раскрыть его фокус, ибо обещание умирающему ада или рая – единственный случай в карьере шарлатана, когда он может чувствовать себя в полной безопасности.

Солдаты окружили их и стояли молча, ожидая, когда этот пес наконец издохнет. Офицер не опускал направленного на кужона пистолета, но этот последний знак недоверия или боязни выглядел почти как почесть.

– Откуда эти собаки узнали, что я здесь?

– Это я им сказал, – тотчас ответил Диас, трепеща от возбуждения. Он улыбнулся и подмигнул. – Я предал тебя. Я всегда тебя предавал.

Альмайо одобрительно кивнул.

– О’кей, – прошептал он. – Надо… так надо. Ты… и в самом деле… стараешься. О’кей.

– Из кожи вон лезу, – с жалкой улыбкой сквозь слезы произнес Диас. – Скажи им это там, наверху. Я всегда был настоящей гадиной. Так надежнее. И чувствуешь себя спокойнее.

Глаза Альмайо закрывались, губы стали совсем белыми.

– Все у тебя получится, – поспешно сказал Диас. – Уже почти получилось. Сейчас я сделаю так, что ты наконец увидишь… Ты видишь… Он здесь… Он готов принять тебя…

Осмелев, он опустил одну руку и почти нежно обнял Альмайо за плечи:

– Все у тебя получилось, сукин ты сын.

Диас рыдал. Рыдал от тоски по несбывшемуся, от любви, надежды и неверия. Он мог обманывать других, но не себя самого. Мир – место, где нет и тени какой-либо тайны; он похож на эту залитую светом площадь – она ничего не скрывает; старая укоренившаяся догадка, жуткая уверенность в том, что судьба людей принадлежит лишь им самим, наполняла его беспросветной тоской, придавая его слезам почти непереносимую для него самого искренность.

Растрепанная, с мокрым от слез лицом девушка вошла в гостиницу «Флорес» и бросилась к затаившемуся за стойкой хозяину.

– Прошу вас, – сказала она. – Соедините меня с посольством США, да поскорее…

Хозяин посмотрел на нее с грустью и сочувствием, затем набрал номер.

Американка взглянула на телефон с каким-то необыкновенным удовлетворением и улыбнулась.

В лучах заходящего солнца лошади шли по тропинке вдоль склона горы, неспешно спускаясь в долину.

Молодой миссионер чувствовал себя как-то странно и непривычно. Никогда еще ничего подобного с ним не бывало. Ощущение какой-то пустоты под сердцем, поднимавшейся в горло и наполнявшей рот слюной. Он настолько устал, чувствовал себя таким потерянным, пережитые им за последние сутки ужасы были столь необычны и чудовищны, а в голове его царил такой хаос, что в этой образовавшейся под сердцем и все возраставшей дыре он был готов усматривать невесть какое грозное предзнаменование. Ему понадобилось немало усилий, чтобы распознать наконец причину столь незнакомого ему ощущения: ему до смерти хотелось есть. Впервые за столь долгое время он рассмеялся и с внезапной веселостью посмотрел вокруг. Он чувствовал себя несколько другим, и – странная вещь – менее серьезным, чем прежде, почти беспечным; ему казалось, что никогда уже он не станет таким, как был.

Может быть, теперь ему стоит больше интересоваться отдельными людьми, нежели массами; поближе знакомиться с ними, а не взирать на них со сцены; садиться в зрительном зале, а не смотреть на них издалека в свете прожекторов; поменьше вкладывать грома и молний в свой голос и побольше сострадания – в слова; и хотя он решительно склонен был продолжить свой крестовый поход на вселенское Зло, стоило, наверное, отказаться от стилистических красот, от священного красноречия, от полета орла над вершинами и посвятить себя – нет, не всему миру, не Земле в целом – одному единственному кварталу, одной какой-то улице, нескольким домам. Может быть, он немного поднадоел Господу и Всевышний преподнес ему этот урок, дабы он научился соизмерять масштабы своей задачи. Следовало более милосердно относиться к Господу, как если бы Он тоже принадлежал к роду человеческому. Он даже иначе – снисходительно, чуть ли не благосклонно – взглянул на не отходившего от него ни на шаг, словно искавшего у него защиты несчастного кубинца; ведь не виноват же бедолага в том, что одарен… нет, скорее отягощен – одернул себя д-р Хорват – столь необычайным талантом; к тому же вполне понятно, что человек пытается заработать себе на хлеб тем, что получается у него лучше всего.