Аглая Дюрсо - 17 м/с

Чарли деваться некуда. Он восемь лет назад выиграл двадцать миллионов в лотерею. Там, на далекой родине. И истратил эти деньги на свою детскую мечту. Его мечта похожа на страшные сны господина Эшера. У входа стоят гигантские шахматы, на кроватях покрывала с розанами, а вентиляторы так прихотливо извиваются под потолком, что я испугалась, как бы они не изрубили меня к утру в капусту вместе с булькающим гидроматрацем. Остаток ночи я коротала на диванчике в ресторане, Чарли не давал мне спать, страшно суетился, варил кофе, пек блины и даже пел, распугивая ночных птиц национальными подвывами. А под утро он показал на горизонт и сказал: «Киты». «Чарли, почему ты это все не бросишь и не уедешь к чертовой матери, то есть, прости, к родным пенатам?!»

«Там киты», — ответил Чарли и поволок меня на пляж, договариваться с Яном.

Ян — это лодочник на страшной облупленной лодке «Титаникус».

Я повернулась и показала Яну «три», он покачал головой и крикнул «восемь». Описать это невозможно. Потому что это очень страшно и немного напоминает детский бред при высокой температуре. Они заныривали под лодку, и их тени тянулись и тянулись. Ян был вынужден заглушить мотор, потому что там было два детеныша, и мы могли им не понравиться. «Титаникус» был размером с их плавник. Это самая большая лодка на острове. Мы стояли очень тихо, только я повизгивала, но это было непроизвольно. Спины ходили рядом, они без звука вздыбливались из воды, как затвердевшие волны. Они, эти спины, были не гладкие, как у дельфинов, а напоминали старые дерматиновые диваны с дач, на них были заломы и вмятины.

И тогда я протянула руку и потрогала. От прикосновения меня так пробивало только один раз — когда я потрогала скользкое тело только что рожденного ребенка.

А Чарли вдруг разделся и плюхнулся за борт, как большой тюлень. Потом они долго трясли часы, а Ян говорил, что Чарли распугал всех китов в океане.

По дороге Ян поведал, что у него жена белая и дом в Швейцарии. «Почему ты не уезжаешь?»

Ян сказал, что у него здесь есть земля, на прошлой неделе один американец предлагал ему два миллиона. «И что?»

С той стороны, где была «земля Яна», била волна, поэтому пришлось идти через мыс. Там росли не только банальные пальмы, но деревья, похожие на готические соборы, они уходили в землю раструбами, а наверху гудели.

Когда мы вышли, то увидели…

Белый берег.

Стаи красных крабов-призраков. Их были сотни, они как-то синхронно бегали боком и приседали. Будто танцевали танец маленьких лебедей.

Недалеко от берега, видно, был риф, потому что там океан как-то по-особому клубился, создавая иллюзию земли.

На пляже лежали обкатанные ракушки. Сломанные ракушки были красивее целых. Они напоминали архитектурные излишества модерна.

— Как называется это место?

— Плайя примера.

«Плайа примера» — значит «первый пляж».

Ни капли он не изменился, это точно.

Чарли перед отлетом утирал слезы тирольской шляпой, кричал, чтобы обязательно приезжала, какие там сорок долларов, все бесплатно, все включено. Еще он кричал, чтобы села у окна, сверху видно китов, это точно. Но потом двери самолета местной авиалинии открылись и вышли два человека — мужик с хвостиком и тетка в парео с лысой собакой. «Хэлло, ай эм Чарли!» Пока самолет не взвыл, я слышала фиоритуры. Хуже выпи, ей-богу.

Что сказать про Гибралеон? Ни слова не осталось. Я скинула все на флэшку, положила ее в карман, чтобы, когда вернусь, отправить с гостиничного компьютера. А потом вышла на берег. Стояла уже ночь. Был отлив. Он оставил на берегу белый пластмассовый муляж стопы. Р-р 35. Это еще одно доказательство, что ангелы, покидая землю, отстреливают нижнюю ступень.

На берегу, помимо стопы, осталась вся география волн, она сияла под луной наплывающими друг на друга неровными полосами, выложенными крошечными светящимися микроорганизмами. Я складывала их в карман. Но в кармане ничего не светилось, там осталась только мокрая флэшка, безнадежно загубленная.

Не осталось также ни одной фотографии Гибралеона. И слава Богу, потому что — ну и что получил бы адресат? Несколько банальных видов для глянцевых буклетов.

И когда я поняла со всей пронизывающей ясностью, что ничего не остается, я пошла на дальний мыс и легла там на камни. Я была одна на этом острове (не считая Палыча, он суетился на пляже, пытаясь снять на свою камеру цейтрайфер отлива).