Питер Гитерс - Кот, который всегда со мной

Мы изрядно нагулялись, и я подумал, что будет лучше заказать еду в номер, а не ходить в ресторан. Нортон с благодарностью дал поставить себе вторую за этот день капельницу (в последние две недели я ставил ему капельницы дважды в день). После процедуры ему всегда становилось заметно лучше. Затем он поел немного жареной курятины и лег спать.

На следующее утро мы отправились в Пенсильванию, и нашей первой остановкой стал Вэлли-Фордж. Мы вышли из машины в том самом месте, где Джордж Вашингтон переправился через Делавэр. Мне казалось, там должна была чувствоваться духовная или по крайней мере символическая связь времен. Нечто, что спаивало бы все воедино: начало и конец — давнее приключение, расчистившее путь к большому и великому, и современное приключение, завершающее малое и великое. Но ничего не обнаружил, а Нортон, уверен, тем более. Мы оказались не сильны в символике. Однако место впечатляло, внушало благоговение, на что способна только история. Мы немного напитались атмосферой, вернулись в машину и поехали в одну из любимейших маленьких гостиничек Нортона — на ферму Суитуотер.

Если кто-то не обратил внимания, на этой ферме во время одного из наших весенних путешествий произошла стычка моей тети Белль с козлом. Красивейшее, необыкновенное место. Главный дом представляет собой каменное строение, восходящее к 1700-м годам. Флигели — некоторые каменные, некоторые деревянные — были превращены в гостевые комнаты и номера-люкс. Вокруг многие акры покрытой буйной растительностью земли, бассейн, и рядом с ним с дерева свисают очаровательные качели. У качелей под большим дубом расставлены деревянные стулья и деревянный диванчик.

По всему участку разбросаны вишневые деревья. С тех пор как мы здесь были с нашей «весенней группой», на ферме прибавилось лошадей, заметно перестроили и усовершенствовали обнесенный забором загон.

Я зарегистрировался у хозяев фермы, мужа и жены — Рика и Грейс, которые, как всегда, мне обрадовались, но еще больше обрадовались они Нортону. Однако я заметил, как их поразил его вид. Стоило коту высунуть голову из своей сумки, чтобы поприветствовать хозяев дома, они поняли: с котом что-то не в порядке. Рик дружески потрепал его по голове и грустно посмотрел на меня. Я кивнул. Решил, что кивки — лучший способ поведения, поскольку трудно одновременно кивать и реветь в три ручья.

Мы устроились там же, где в первый приезд, — в двухкомнатном номере в одном из деревянных домиков, который назывался «Садовый коттедж». В нем были веранда, гостиная, спальня и ванная. И я тут же начал создавать Нортону удобства. Чтобы ему не пришлось никуда ходить, если не возникнет желания, в гостиной и спальне поставил миски для еды и воды и так же поступил с туалетными лотками, а в ванной укрепил капельницу. Затем взял кота на улицу, и почти весь остаток дня мы просидели в тени дуба на деревянном диванчике. Я предавался двум своим любимым во время того путешествия занятиям — читал и плакал. Похоже, следует предупредить, что вам придется еще много раз услышать, как я плакал, поскольку в той поездке так и не смог закончить ни одного предложения без того, чтобы не пролить немного слез. Вот и на ферме, сидя на диване, делал и то и другое — то попеременно, то сразу. Нортон главным образом лежал рядом, но все-таки немного побродил по высокой траве. На этот раз прогулки давались ему нелегко. И он немного напомнил мне Тэрри Маллоя — героя Марлона Брандо из фильма «В порту», когда в финале тот, избитый, идет в пакгауз разобраться с бандой. Нортон нетвердо держался на ногах, шатался и гнулся, но, как Брандо, ни разу не упал. Сила воли — вот что это такое. А она у него была хоть куда.

Время от времени, когда Нортон не сидел со мной и не бродил по округе, он спрыгивал с диванчика, с трудом ковыляя, находил хорошее место на солнце и устраивался подремать. А я, когда не читал и не плакал, глядел на него. Он красиво смотрелся в траве. И поскольку стал таким маленьким, казался молодым и здоровым — словно превратился в котенка. Приятная была картина: Нортон в траве, порхающие бабочки, повсюду щебечут птицы. Безмятежная картина, спокойнее не придумаешь. Нортон не болен — в эти минуты он совсем здоровый на вид. Его не тошнит. Он не испытывает боли. Просто притих, греется на солнце.

Он угасал.

Иногда мяукал. Ласково, совсем не сердито. У него было особенное мяуканье, когда он чему-то радовался: отрывистое, с трелью, это «мр-р-р» звучало как перестук лодочного мотора с легким шотландским акцентом. И теперь в его «мяу» слышалась радость. По-моему, он хотел сказать мне, что я поступаю правильно.