Джоанн Харрис - Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)

— Самое худшее — это наша полная беспомощность, — заявила в один из таких вечеров Хоуп. — Маленькие дети, правда, тоже беспомощны, но у них, по крайней мере, есть будущее, к которому можно стремиться. У стариков этого нет. Они уже не могут надеяться, как надеются дети, вырасти большими и сильными, чтобы поквитаться с теми, кто их унижал и запугивал. Ведь иного старика стоит только раз хорошенько запугать, и он навеки станет твоим рабом.

Хоуп явно одолевали чрезвычайно депрессивные мысли. А я в очередной раз вспомнила Жаклин Бонд.

— Что с нею случилось? — спросила Хоуп, и я поняла, что она тоже о ней подумала. Такое порой случается, вот и мы с Хоуп, точно старые супруги, всю жизнь прожившие вместе, понимали друг друга без слов.

— Она просто исчезла, — сказала я. — Однажды просто не пришла в школу и больше не появлялась.

— По-моему, это просто замечательно, — сказала Хоуп. — Ее что, исключили?

— Не помню.

Хоуп некоторое время размышляла, а потом сказала:

— Как жаль, что ты ни разу не дала ей сдачи! Это облегчило бы тебе душу. Да и в целом пошло бы тебе на пользу. Однако… — и тут на лице ее появилась редкая, но поистине очаровательная улыбка, — для небольшого катарсиса никогда не бывает слишком поздно. Или ты со мной не согласна?

Я, разумеется, была согласна, но совершенно не понимала, как мы можем это устроить. Ясное дело, жаловаться Морин смысла не было, тут явно требовалось иное, причем сильнодействующее, средство. Но что мы могли сделать?

В течение нескольких дней мы рассматривали различные возможности мести. Если бы Крис был поблизости, он бы сразу это заметил и сказал: «Эй, Буч! Вы никак побег из тюрьмы планируете?» Но Криса Лоррен окончательно прижала, удалив на самую периферию, и он отлично понимал: один крохотный шажок в сторону, и она его попросту выгонит. Я видела в его глазах этот страх, когда по утрам он приносил Лоррен чай, он даже ходить стал иначе — осторожно.

Но мы продолжали строить коварные планы. Однажды мы прочли в какой-то старой газете о пенсионере, который ухитрился, держа сотрудников на мушке, обчистить несколько почтовых отделений, даже не прикрывая лица, и никто ни разу ни малейшего сопротивления ему не оказал. Для большинства этот старик в бейсболке, с замотанной шарфом шеей выглядел совершенно безобидно, да и кто, в конце концов, станет подозревать какого-то пенсионера?

— Ты должна запомнить, Фейт: у нас будет только один шанс, — как-то вечером сказала мне Хоуп — мы как раз сидели у нее в комнате. — Если мы хоть в чем-нибудь ошибемся, это сразу насторожит Лоррен, и уж тогда она нам покажет! Любой наш план должен быть осуществлен быстро, чисто и решительно. — Это она сказала тоном истинного кембриджского профессора. — И непременно прилюдно , — прибавила она. Потом сделала паузу, запила свои слова чаем и повторила: — Самое главное — именно прилюдно!

Все это прекрасно, думала я, только где их взять, этих людей? Мы и сами старались лишний раз не выходить из своих комнат, остальных «резидентов» мы видели разве что во время трапез, которые теперь стали на редкость скучными и неаппетитными, ну и еще, пожалуй, во время ежемесячных медицинских осмотров, проходящих под руководством одной из медсестер. Новости из внешнего мира мы получали исключительно благодаря Тому, Крису да нашей парикмахерше (у нее для обитателей дома было три варианта одобренных начальством причесок, похожих, как три капли воды, и целый перечень всяких малопривлекательных услуг вроде удаления мозолей или лимфатического дренажа). В январе, правда, у нас всегда бывает День открытых дверей, но миссис МакАлистер так стремительно дряхлела, что теперь запросто могла не протянуть и месяца, не говоря уже о годе.

Мы прикидывали так и сяк, но ни одной стоящей идеи в голову не приходило. Приближалась Пасха. Лоррен устроила небольшую вечеринку, чтобы отпраздновать свое повышение по службе: ее назначили на должность помощника инспектора. После этой вечеринки любые передвижения обитателей дома престарелых она практически свела на нет — для любой отлучки, даже самой незначительной, требовалось заполнять длиннющие бланки и писать заявление, были также введены особые часы для посещений и запрещены все наши любимые телепередачи на основании «полного несоответствия режиму».

И тут меня наконец осенило. Вообще-то, сказать по совести, эта мысль зародилась у меня уже давно, но я и представить себе не осмеливалась, что ее можно как-то воплотить в жизнь. Теперь вся надежда была только на Хоуп с ее умом и спокойствием, с ее дикцией, как у диктора Би-би-си, с ее свирепым чувством независимости. Но в последнее время моя Хоуп стала как-то увядать. Не так, конечно, как бедная миссис МакАлистер, и не так, чтобы это заметили все остальные, но я-то замечала. Она, конечно, по-прежнему держалась в высшей степени достойно, по-прежнему спокойно разговаривала с миссис МакАлистер, которая все называла ее Мод и плакала у нее на плече. Хоуп всегда заботилась о своем внешнем виде, никогда не слонялась днем в халате, как делают очень многие здешние обитатели, и сейчас вела себя точно так же, но я-то видела, что ей, моей старой подруге, чего-то не хватает — возможно, прежней искорки, веселого бунтарского проблеска в душе.