Антонио Табукки - Чеширский кот

Что, в конце концов, вовсе не было правдой. Скажем, скорее, сердцебиение, даже если сердцебиение это только симптом, со всеми вытекающими. А связанный с ним страх, как говорят, это всего-навсего пустяк, мелочь. Он открыл окошко и выглянул наружу. Поезд замедлял ход. Навес станции подрагивал в знойном воздухе. Жара усиливалась, но когда и быть жаре, если не в июле? Он прочитал название Чивитавеккья, опустил штору, снаружи донеслись голоса, раздался свисток начальника станции и звук закрывающихся дверей. Он подумал, что, если притвориться спящим, то, возможно, никто не войдет в купе; потом закрыл глаза и сказал себе: ни о чем не хочу думать. А потом: я должен думать, но это бессмысленно. Но почему что-либо вообще имеет смысл? Но даже если имеет, то это тайный смысл, который понимаешь потом, гораздо позже, или не понимаешь вовсе; но смысл должен быть, скрытый, определенный, не имеющий к тебе отношения, даже, если так и не кажется. Например, этот телефонный звонок. «Привет, Кот, это Алиса, я вернулась, сейчас ничего не могу тебе объяснить, у меня только две минуты, чтобы оставить тебе сообщение…» (несколько секунд молчания) «Я должна видеть тебя, во что бы то ни стало, и сейчас я хочу этого больше всего, я думала об этом всегда все эти годы», (опять пауза) «Как поживаешь, Кот, все еще улыбаешься на свой манер? Прости, это глупый вопрос, но так трудно говорить и понимать, что твой голос записывается, я должна видеть тебя, это очень важно, я прошу тебя» (пауза) «Послезавтра, одиннадцатого июля, в одиннадцать, остановка Гроссето, я буду ждать тебя на платформе, садись на дневной поезд из Рима». Трубку положили.

Некто возвращается домой и находит сообщение на автоответчике. После стольких лет. Все кануло в прошлое: та пора, тот город, друзья, — все. И даже слово «кот», его тоже поглотило время, а теперь оно всплыло в памяти вместе с его улыбкой, потому что она была улыбкой Чеширского кота. Алиса в стране чудес. Это было время чудес. Нежели? Она была Алисой, а он — Чеширским котом, просто для развлечения, как и сама дивная сказка. Но со временем кот исчез, совсем как в книге. Кто знает, не осталось ли улыбки, но только одной лишь улыбки, без лица, бывшего ее хозяином. Потому что время проходит и пожирает все; быть может, остается только мысль. Он поднялся и взглянул в зеркальце, висевшее над центральным сидением. Некто улыбался. В зеркале отразился сорокалетний мужчина, с худым лицом и светлыми усиками, с робкой и принужденной улыбкой, какими бывают все улыбки в зеркале: больше никакого лукавства, самодовольства, хитрости, над которыми посмеялась жизнь. Ничего общего с Чеширским котом.

В купе с застенчивым видом вошла женщина. Здесь свободно? Ну конечно, все места были свободными. Это была пожилая синьора с голубоватым оттенком в седых волосах. Она достала рукоделие и принялась вязать на спицах. В своих очках в оправе на цепочке она как будто вышла из телевизионного рекламного ролика. «Вы тоже едите до Турина?», — спросила она внезапно. Эти вагонные расспросы. Он ответил, что нет, он выходит раньше, но не назвал остановку Гроссето. Какая разница? А в самом деле, почему именно Гроссето, что Алисе было делать в Гроссето, почему она позвала его туда? Он почувствовал, как лихорадочно заколотилось сердце, и опять подумал о страхе. Но о страхе чего? Это только слова — «страх чего-то», но — чего? Страх времени, Чеширский кот, времени, в котором исчезает все, включая твою приторную улыбочку из «Алисы в стране чудес». А теперь, вот она снова, его Алиса из страны чудес, одиннадцатого июля, в одиннадцать, как раз ее число, потому что она любила игры с числами и коллекционировала абсурдные даты. Типа: Извини Кот, но так дальше невозможно. Я напишу тебе и все объясню. 10 числа десятого месяца в 10 часов (два дня до открытия Америки). Алиса. Это было прощальное письмо, которое она оставила на зеркале в ванной. Письмо дошло почти год спустя, она все подробно объясняла, не объясняя по сути ничего; писала только о том, как обстоят дела, их внешний ход. Поэтому она бросила его. Он же, напротив, до сих пор носил эту записку в бумажнике. Вынул и посмотрел на нее. Она пожелтела на сгибах и разорвалась посередине.

Ему захотелось открыть окошко, но синьоре это, быть может, не понравилось бы. Кроме того, металлическая табличка предупреждала о том, что включен кондиционер. Он поднялся и вышел в коридор. Прошло какое-то время, когда, наконец, замаячило светлое пятно домов Тарквинии, прежде чем поезд медленно повернул.