Теннесси Уильямс - Рыцарь ночного образа

Уже больше двух, если верить одноногому будильнику, который я отставил как можно дальше от себя — насколько допускают размеры этого прямоугольника — не потому, что шум его так уж настойчив сегодня, а потому, что это объект последней картины Чарли, выполненной в стиле известного последователя поп-арта, мистера Джеральда Мэрфи. Чтобы создавать эти потрясающие тонко выписанные красками изображения таких предметов, как спичечные коробки, хрустальные бокалы или внутренний механизм часов, требуется почти невозможное владение кисточкой, тонкой, как кончик перышка, или даже еще тоньше, а портрет одноногого будильника работы Чарли показывает понимание им работ Мэрфи и прочих адептов этого жанра, но не приближается к их потрясающей точности, более точной, чем сам объект.

Я сейчас поместил портрет будильника работы Чарли на место самого будильника.

Наплевать на тебя, будильник, одноногое никелированное издевательство над моим сердцем, и заодно наплевать на les points de suspension [15] Многоточие (фр.). , те три точки, что выдают отсутствие желания называть это завершенным или в самом деле законченным. Будильник завершает каждое предложение одним тиканьем, тиканья короткие и звучат вполне определенно, и продолжаются они до тех пор, пока часы не перестают издеваться над твоим сердцем только потому, что останавливаются.

Восхитительное следование собственному курсу, без всяких отклонений от него, а я попытаюсь одно…

К черту, без толку, отклонения — проклятье моей жизни.

Хронологический порядок означает расположение в соответствии с ходом времени: я попытаюсь следовать ему.

Для начала чисто декларативное утверждение.

Я убежал из дому в пятнадцать лет.

У меня много похожего с не по годам развитым Рембо, когда он начал свою литературную карьеру, завершившуюся через пять лет. У меня были (обманчиво) невинные черты лица, задумчиво-светлые глаза, очень светлые тонкие волосы, которые остановили звезду фигурного катания невдалеке от старого бара «Сан-Ремо», достопримечательности Гринич-Виллиджа (и моей истории), больше уже не существующей. Я встретил их одновременно. Лэнса и Моизи, они вместе выходили из «Сан-Ремо», красивый светлокожий негр, возвышающийся на целую голову над толпой у входа, и на целый фут — над Моизи, которая была исключительно высока для девушки. Они стояли в дверях, а я был у края толпы, стремившейся протолкнуться внутрь. Я не стремился внутрь. Я никогда не толкаюсь, я не толкаю ничего, кроме карандаша или ручки, и это часть огромной проблемы в моей жизни. Я знаю, конечно, что моя манхэттенская история была бы совсем другой, если бы эти зеленые глаза в коричневую крапинку не отклонились вниз от дверей «Сан-Ремо» с силой автомобильных фар перед самой аварией. Глаза светились и гипнотизировали. Они посмотрели на меня и пригвоздили меня к тротуару, хотя я не двинулся бы, даже если и мог, и меня не сдвинули бы, даже если бы захотели.

Я услышал, как он крикнул:

— Господи, Моизи, полюбуйся на этого цыпленка «а la reine» [16] По-королевски (фр.). !

(Это он про меня.)

И это Моизи сказала:

— Пойдем с нами, мальчик.

— Извините. Куда?

На этот раз он схватил меня за руку, как будто я собирался бежать.

— К тебе или ко мне? — спросила Моизи у Лэнса.

— Давай отведем его к тебе, — сказал Лэнс. — Боюсь, что для склада он еще не созрел.

— Думаю, что могу нарисовать его при свете свечей, — сказали Моизи.

Таким образом Моизи была вовлечена в мое совращение фигуристом, которое произошло в ее мире на Бликер-стрит.

Это место с самого начала производило впечатление странного очарования. Большое окно на задней стене комнаты было покрыто изморозью, отражавшей свет почти неизменного спутника ее жизни — ароматической янтарного цвета свечи, поставленной на голубое блюдечко. И когда я шел в комнату по длинному коридору, почувствовал, что она совершенно не обогревается — ее обогрел своим входом Лэнс. Он внес в нее теплоту и вибрацию, от которой иней на окне немного треснул.

— Как приятно войти сюда с мороза, — сказала Моизи. — Пожалуйста, извините, я на минуточку.

И она ушла в ванную, где оставалась столько времени, что вполне можно было оштукатурить там все стены и начать их красить.

— Откуда ты, малыш?

— Из Алабамы.

— Где по ночам падают звезды?

— Да, я…

— Это долгое путешествие, тебе лучше лечь, отдохнуть и отдышаться. Ты пыхтишь, как будто всю дорогу бежал.