Надежда Щепкина - Постскриптум. Дальше был СССР. Жизнь Ольги Мураловой.

— Я как раз сегодня должен был сделать ей предложение, да Вы помешали.

— Удивительное совпадение! Из более двух тысяч дней Вашего знакомства именно сегодня, я Вам помешал назвать ее своей невестой! Вы не находите, что это мало похоже на правду? А почему Вы все-таки хотели раздобыть жениха своей так называемой невесте?

— Она просила меня об этом, а я не мог ей отказать.

— Но Вы могли немного схитрить: не отправлять записку, а сказать, что отправили.

— До такой подлости я просто не додумался, — сухо заметил Сергей.

Тарасов поднялся со своего места и официальным тоном заявил:

— Гражданин Муралов! Сообщаю Вам, что Вы задержаны по подозрению в похищении драгоценного камня огромной стоимости, после конфискации принадлежащего государству.

Я еще раз советую Вам написать чистосердечное признание и вернуть бриллиант, либо указать место, где он спрятан.

Только в этом случае Вы можете рассчитывать на снисхождение и относительно мягкое наказание. В противном случае Вас ждет суровая кара вплоть до высшей меры наказания. Должен Вас предупредить, что Ваше чистосердечное признание нужно не мне, — у меня достаточно доказательств Вашей вины, — а Вам для облегчения Вашего положения.

— Ничего я писать не буду. Мне не в чем признаваться: я не брал бриллиант. И доказательств у Вас нет и быть не может. А те, что Вы собрали — фальшивые, — запальчиво закричал Сергей.

— Ну, как знаете. Посидите в камере, подумайте хорошенько, а мы с Вами встретимся через пару дней. Уведите задержанного, — обратился следователь к конвоиру.

На другой день Николай решил ненадолго забежать к Сергею: узнать, чем закончилось его свидание с Ольгой.

— Надо проверить — прекратил ли этот растяпа вечную канитель, или ему опять нужен пинок, -— думал он. Но Николай хитрил: истинной причиной его спешки была надежда хоть на минутку, хоть вскользь увидеть Катю, а может быть и перемолвиться с ней парой фраз. Неожиданно он встретил на лестнице насмерть перепуганную Амалию Карловну, которая скороговоркой сообщила:

— Николай Федорович! Беда у нас!!! Сережу арестовали, говорят, он украл какой-то драгоценный камень. В квартире был обыск. Катя оцепенела: сидит, молчит и ни на что не реагирует, даже на плач своего ребенка. Я не знаю, чем помочь. Может быть, Вам что-то удастся?

Николай ринулся в полуоткрытую входную дверь и застыл в растерянности. То, что он увидел, описанию не поддавалось. Мебель вся была сдвинута с мест, половицы оторваны и торчали, ощерившись гвоздями, как пасти какой-то многоголовой гидры. На полу в беспорядочных кучах лежали растерзанные книги, бумаги и документы, смятые, затоптанные верхние вещи и белье. Подушки, перина и матрацы были распороты, и из них, как внутренности из брюха убитого животного, вываливались перья и вата. Все, как снегом было усыпано пухом. На кухне в общую кучу были высыпаны мука, крупы, соль, сахар, чай. Варенье растоптано по всему полу. Здесь тоже были содраны половицы.

Посреди этого хаоса сидела Катя, едва одетая, с распущенными волосами. Ее сухие невидящие глаза были неподвижно уставлены в одну точку, руки бессильно брошены на колени. Там же лежал посиневший от отчаянного крика ребенок, кое-как завернутый в пеленку.

С трудом пробравшись по пересеченной местности к хозяйке разоренного дома и ее малышке, Николай первым делом схватил ребенка и передал его Амалии Карловне.

— Амалия Карловна, дорогая, попытайтесь унять ребенка, а я займусь его мамой.

Он долго и безуспешно звал Катю, тряс за плечи, заглядывал ей в глаза... Наконец она нехотя перевела глаза на его лицо. Похоже, Катя не узнала его. Тогда Николай взял в обе руки ее голову и крикнул:

— Екатерина Дмитриевна! Катенька! Очнитесь! Это я, Николай, я пришел помочь Вам.

Что-то изменилось в ее лице, зрачки двинулись, губы раскрылись — и яростный поток отчаянных рыданий пролился на его грудь. Он, прижимая к себе бьющееся тело, гладил Катины распущенные волосы и уговаривал, как маленькую:

— Они уже ушли, их нет, они больше не придут, все в прошлом.

— Они раздели меня и ребенка догола, они рылись у меня во рту и в волосах, — рыдала Катя, содрогаясь от отвращения.

— Они уже ушли, их нет. А Вам нельзя так убиваться — молоко пропадет, Настеньке плохо будет, — продолжал уговаривать Николай.

— И почему все беды сыплются на мою голову? Почему я такая несчастная? — причитала она.

— Екатерина Дмитриевна, Вы неправы! Все хорошо, и даже отлично! Сережу арестовали — так мы же с Вами знаем, что он не брал этот треклятый бриллиант, а раз так, он рано или поздно докажет, что невиновен, а мы ему в этом поможем. Правда, ведь?