Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

Я подошел к крайнему в очереди и поинтересовался:

— Чего хоть ждем?

Человек, не оглядываясь, ответил:

— Говорят, пельмени подвезли.

— Вот и славно! Ну что, сынок, — нарочито беззаботным тоном сказал я Роме, — придется постоять!

Рома покладисто кивнул. Действительно, уже совсем взрослый парень, девять лет через три недели.

Покупные пельмени я никогда не жаловал. У нас в реанимации почти каждое дежурство кто-нибудь да приносил их на ужин. Резиновое тесто, резиновый, сильно перченый фарш. А уж после того как одна из наших сестер, перейдя работать в медпункт на мясокомбинате, рассказала секреты технологии производства пельменей, я даже смотреть на них не отваживался.

Но тут уж было не до дурацких капризов. Пища давно превратилась в источник калорий, а не наслаждений. Пельмени, значит, пельмени. Минут через двадцать дверь подсобки распахнулась, было видно, как там впереди происходит какое-то стремительное движение, народ продвинулся метров на пять, и снова все замерло.

— Докторишка, ты опять в очереди стоишь? Учишь тебя, учишь, да все без толку!

Я оглянулся. Позади стоял румяный, веселый, очень довольный собой Альберт и широко улыбался.

— Альберт! — произнес я, немного смутившись, и почему-то сразу начал оправдываться: — Так тут вроде быстро очередь идет, вот думаю, чего пельменей-то не взять.

— Понятно, — сказал Альберт и с сочувствием кивнул, — что быстро идет. Может, уже к весне дойдет. Если, конечно, пельменей хватит.

Я вздохнул. Скорее всего, и правда не хватит, но попытка не пытка. Рома с интересом прислушивался к разговору.

— Леха, — сказал вдруг очень серьезно Альберт, — иди домой, все будет нормально. Я к тебе через часок загляну.

Повернулся спиной и пошел на выход, где его поджидали ребята очень характерной внешности. Тоже наверняка по городу работают.

Я нерешительно потоптался. Может, и правда домой пойти? Но потом благоразумие победило, и я снова встал в очередь. И буквально сразу услышал рядом с собой негромкий женский голос:

— Молодой человек!

Я повернул голову. Рядом стояла приятная пожилая женщина, обнимая два больших полиэтиленовых пакета с пельменями.

— Молодой человек, я вижу, вы с ребенком, а мне и одного пакета хватит! Видите, какие они огромные, тут килограмма три. А то я сдуру два схватила, сейчас же все как с ума посходили. Сначала хватают, потом думают. Держите!

И она протянула пакет, впихнув его чуть ли не насильно, а я опешил и все никак не мог поверить в такое счастье.

— Лена! — объявил я, появившись с этим мешком, лопаясь от гордости. — Смотри, какие мы у тебя молодцы! Еще часа не прошло, а уже с добычей.

Рома тоже был доволен.

— И правда! Уж молодцы так молодцы, мальчики, — обрадовалась Лена. — А ну говорите, кому отварить, кому поджарить?

В кастрюльке булькал кипяток, на сковородке шипели остатки масла, когда в дверь позвонили. Кого еще несет?

На пороге стоял Альберт и держал два каких-то необычных плоских картонных ящика.

— Хватай скорее, докторишка! — Ящики оказались тяжелые, я их чуть не уронил. — И никогда больше не стой в очереди!

— Альберт, подожди, что это, сколько я тебе должен?

Но он уже сбегал вниз по лестнице.

Мне еле удалось дотащить эти ящики на кухню на полусогнутых и торжественно водрузить на стол. Пока я открывал верхний, Лена и Рома стояли рядом, сгорая от любопытства. Когда крышка была снята, мы все трое не смогли сдержать вздох восхищения.

Плотными слоями, невероятные, потрясающие, будто выточенные из каррарского мрамора, прекрасные в своем одинаковом совершенстве, там были аккуратно уложены куриные окорочка, названные немного позже «ножками Буша».

А через несколько дней, утром первого января девяносто второго, в магазинах вдруг появилась еда. Такая, про которую уже все забыли, про которую тогда можно было прочитать разве что в «Книге о вкусной и здоровой пище», этом знаменитом документе эпохи культа личности. И с каждым днем еды становилось больше. Потихоньку, далеко не сразу, но она становилась все доступнее. И в какой-то момент очереди за едой вдруг взяли и закончились. И сделал это, как потом выяснилось, внук одного известного детского писателя, книгами которого зачитывалось не одно поколение. Звали этого человека Егором. Хорошее имя, мне нравится.

Прошло еще время, и я стал приличным человеком. Теперь мне гораздо приятнее говорить о еде, чем думать о ней.

— Значит, ты хочешь, чтобы я твоего уголовника лечила как принца крови. То есть я сейчас все свои заначки распатроню, непосильным трудом нажитые, и неделю ему все это задарма буду вбухивать. А он, когда поправится, не то что мне спасибо не скажет, а еще прирежет где-нибудь в подворотне. Не исключено, перед тем и изнасилует. И не потому, что ему мое лечение не понравится, а просто у них ремесло такое, у этих урок, — убивать, грабить да насиловать. Почему-то об этом никто не задумывается. Нынче все как с ума посходили, даже приличные люди начали по фене ботать, песни воровские гундосить да друзьями-бандитами хвастаться. И ты туда же. Не ожидала от тебя.