Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

— Согласен, сынок? — продолжил директор. — По глазам вижу, что согласен, пошли тогда со мной.

И он повел меня в подвал, где, вопреки моим ожиданиям, не оказалось никакой кухни с поварами, а была тяжелая дверь с табличкой «Слесарно-механический кружок».

Директор толкнул плечом дверь, мы вошли в огромную комнату, где вдоль стен стояли большие станки, а за столом одиноко сидел рыжий, кудрявый человек и откусывал от батона, запивая кефиром прямо из бутылки.

— Здорово, Валентин, — поприветствовал того директор.

Тут Валентин прожевал, проглотил и отвечает:

— Здорово, Игнат Петрович, с чем пожаловал?

А директора нашего, значит, Игнат Петровичем зовут.

— Да вот, — говорит Игнат Петрович, — ты же мне вроде жаловался, что совсем без учеников остался.

— Да, почитай, уж с весны учеников нет, — вздохнул Валентин. — Сижу целыми днями, кроссворды разгадываю. — Он отложил батон и потряс газетой. — Сегодня уже второй кроссворд разгадал, только слово одно не знаю, город в Индии на «К» начинается, на «А» кончается. Не знаешь ли, Игнат Петрович, что за город за такой, по клеткам Караганда подходит, но она вроде не в Индии.

— Да ты чего, Валентин, какая Индия, — удивился Игнат Петрович, — откуда мне знать, спроси чего полегче.

Тут я набрался смелости и сообщил, что город этот индийский никакая не Караганда, а Калькутта. Валентин быстро взял газету, ручку, посмотрел, присвистнул и вписал в клеточки нужные буквы.

— Ишь, какой грамотный, — восхитился Игнат Петрович, — а ведь я его тебе в ученики привел. Из наших паренек, рабочая косточка, хочет станки освоить. Ты откуда так города знаешь, читал что-нибудь?

Ну, я плечами только пожал. Я как в первом классе нашел на помойке старый глобус с вмятиной в районе Полинезии, так за полгода изучил его вдоль и поперек. А дома, вместо обоев, полюбил клеить на стены географические карты и знал почти все крупные реки, горы, озера, города на земном шаре. И уж Калькутту с Карагандой никогда бы не перепутал.

Тем временем Игнат Петрович говорит:

— Ты, Валентин, возьми паренька в ученики, а то он все своего Трофимова дожидается, как пришитый сидит перед его дверью, мается.

— А как он сам, Трофимов-то? — спрашивает Валентин. — Говорят, у него белая горячка приключилась?

Игнат Петрович показал на меня глазами и, понизив голос, сказал, что, почитай, уже месяц, как Трофимов со своей белой горячкой в дурке лежит, и когда его выпустят, никто не знает.

— Ну а не рано ему на станке-то работать? — узнав, что мне всего одиннадцать, спросил Валентин.

— Да в самый раз, — ответил директор, — я в его годы вовсю работал, дрова зимой с братом по Пресне на санях развозил.

— Вот что, сынок, мастера твоего зовут Валентин Иванович, ты тут с ним, я думаю, поладишь, а мне уж и идти пора.

Игнат Петрович пожал Валентину Ивановичу руку и удалился.

— А где родители-то твои работают, Алексей? — спросил меня после того, как мы познакомились, мастер. — На «Салюте» небось?

«Салют» — это такой здоровый завод, на котором работала половина жителей района.

— Нет, — говорю, — не на «Салюте», а в институтах своих, со сложными названиями.

— А кем, — продолжает мастер, — рабочими?

— Да нет, — сразу застеснялся я, — этими, как его, старшими научными сотрудниками!

— С чего тогда Игнат Петрович сказал, что ты наша рабочая косточка? Ну да ладно, давай я тебе объясню тут про все, про технику безопасности, а дальше понятно будет, что нам с тобой делать.

И пошел день за днем. Я приходил в кружок три раза в неделю, в понедельник, среду и пятницу, с четырех до семи, и каждый раз не мог дождаться следующего занятия. Я освоил три станка: фрезерный, сверлильный и токарный, который и стал моим любимым. Через полтора месяца меня даже назначили старостой, правда, кроме меня и мастера, никого в этом кружке не было.

Потом мы с мамой переехали в другой район, на Коломенскую, и занятия в кружке, к моему большому сожалению, пришлось прекратить.

А когда в девятом классе у нас начался предмет под названием УПК, что значило Учебно-производственный комбинат, то среди всяких возможных профессий я, не задумываясь, выбрал токарное дело. Мастера моего звали Николай Серафимович, он был тоже рыжий и кудрявый и такой же добрый и спокойный мужик, как и Валентин Иванович.

В конце мая нас всех раскидали кого куда, а меня отправили в цех под названием «Штампово-инструментальное хозяйство» при заводе ЗИЛ. На заводе мне нравилось, правда, многое казалось странным. Например, я никак не мог понять, почему у нас половина цеха приходит к началу смены на бровях, и это несмотря на то, что начинали мы работать в семь сорок утра. А уж после обеденного перерыва были готовы почти все, включая даже глухонемого Валерку-шлифовальщика.