Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

Значит, эта худенькая девочка три сотни таблеток фенобарбитала проглотила, да еще в порошке, чтобы быстрее всосалось, чтобы наверняка.

А сердце у нее не хотело запускаться, и все тут, мы сбились со счета, сколько раз ее дефибриллировали, сколько раз я уколол в подключичку, в сердце, у меня в лотке на столике уже выросла гора из пустых ампул. Я никогда в таких ситуациях не пользовался пилочкой: если спиливать, можно не успеть.

Нужно просто отбивать носики у ампул металлическим кончиком шприца, так быстрее, хоть на десятую долю секунды, но быстрее. Это очень важно, когда идет реанимация. Но сегодня у нас ничего не получалось, можно даже на монитор не смотреть, я ведь столько раз прокалывал иглой сердце человека, что чувствовал безо всяких приборов, когда оно начинало работать, но сейчас ответа не было.

Сердце стояло сорок минут.

Врача-реаниматолога, работавшего в тот день на прием с улицы, звали Андрей Кочетков. Кочетков был парень упрямый, только упорством здесь уже помочь было нельзя, да он и сам давно все понял, но мы с ним продолжали: массаж, дефибрилляция, адреналин, атропин, массаж, дефибрилляция…

Сердце стояло почти час.

— Все, Андрюш, хватит. Леша, заканчивайте! — Это Валентина, ответственный реаниматолог, то есть человек, который принимает ответственные решения. — Достаточно, ведь час стоит! Отключайте!

Все отошли от кровати, остались только мы с Кочетковым и мертвая девушка, на которую старались больше не смотреть. Действительно достаточно, все уже. Только слышно было, как работает аппарат.

Третья смена в любом пионерском лагере всегда анархистская, чуть более вольная и либеральная, чем предыдущие две. На то есть причины объективные и субъективные. Из объективных основная одна — пионеров становится меньше примерно на четверть. И они, эти оставшиеся, почти все были здесь во второй, а то и в первой смене. То есть все пионеры третьей смены — рецидивисты. С ними легче, их не надо адаптировать, они уже сами все знают и умеют.

А субъективная причина, как мне представляется, в том, что август — период, когда все чиновники в СССР массово уходят в отпуск и во всех учреждениях на территории страны воцаряется атмосфера легкого пофигизма. Ну а в пионерских лагерях начальство, вероятно, считало, что уж если эти цветы жизни не ухайдакали друг друга за предыдущие две смены, то и всё, уже не успеют, скоро сентябрь. А так думать было очень и очень опрометчиво, жизнь, как все знают, вносит свои неожиданные коррективы.

Вовка Антошин, мой лучший друг и одноклассник, решил идти в ПТУ.

То есть даже не он решил, а так решили за него. За него всегда решали — и тогда, и впоследствии. Согласитесь, ведь очень удобно, главное, чтобы такие глобальные решения принимались мудро, ко времени и к месту.

Вовка должен был повторить весь жизненный путь своего отца, шаг в шаг, и прийти в нужную точку в нужное время. Другими словами, он обязан был не позже чем к тридцати годам устроиться в компанию «Совтрансавто» водителем-дальнобойщиком на европейское направление и потом жить долго, счастливо и главное — зажиточно. А так как дядя Витя начал свой путь с ПТУ, то решено было не искушать судьбу, а идти в это учебное заведение, и не абы в какое, а именно в то же самое — ПТУ номер один при заводе ЗИЛ.

По замыслу дяди Вити, в ПТУ Вовке нужно будет овладеть специальностью фрезеровщика, уйти в армию, там поступить на шоферские курсы, а на втором году службы — в партию. Затем, после демобилизации, устроиться в Москве в автокомбинат, где через восемь — десять лет получить первый водительский класс. И тогда, с чистой совестью и по блату, вступить в элитное сообщество водителей большегрузного транспорта СССР, то есть в «Совтрансавто».

И первый шаг Вовка уже сделал, то есть подал в июне документы в ПТУ номер один. Осталось дождаться сентября.

Нашими пионервожатыми на третьей смене назначили Костю Воронина и Надю Шмидт. Володя Чубаровский решил в августе махнуть с приятелями на море, набраться сил перед учебой. Но если Костино назначение вызвало у всех полный восторг, то его напарницу приняли весьма сдержанно. Про Костика было все понятно: абсолютно свой в доску парень, не допускающий, правда, полного панибратства, да и, честно говоря, никто к этому из нас и не стремился. Костю любили, а пионерская любовь она хоть и быстротечна, но только не к своим пионервожатым.

У Костика Воронина до этого был пятый отряд, ему еще и восемнадцати не исполнилось, только на второй курс перешел, маленький, худенький. Многие ребята из первого отряда на полголовы его выше. Выглядел он стильно и независимо. Бородку носил, перетягивал длинные волосы лентой или ходил подпоясанный толстой веревкой. Мы с Костей познакомились на следующий день после моего приезда. Костя тогда первым подошел и скромно попросил научить его играть одну мелодию из репертуара Джо Дассена, от которой все тогда балдели. К концу смены он уже весьма сносно эту вещь исполнял и даже не сбивался. Мы с ним еще много всего разучили. И за это сидеть у него в вожатской мне позволялось сколько угодно. Я совсем не удивился, когда потом узнал, что он стал психиатром. Представить его производящим, например, ампутацию выше моих сил.