Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

Оказалось, транзитным пассажирам Белорусского вокзала стало известно, что неподалеку есть место, где можно посидеть в тепле, где не гоняет милиция, не достают попрошайки, не шастают карманники. Вместо этого за смешные деньги можно посмотреть спектакль и выпить пива в буфете.

Марку держали лишь Ленком и Большой. В Ленкоме все спектакли шли при неизменных аншлагах, он первым встал на коммерческие рельсы, там даже в то голодное время хорошо расходились футболки с логотипом театра, а в кассы стояли ночами. В Большой валом повалили иностранцы. Не успевали они вылезти из автобусов, подивиться на огромную толпу торговцев вдоль Малого театра, с ужасом принюхаться к миазмам — а торговцы справляли нужду прямо у памятника Островскому, — как тут же, будто из-под земли, появлялись молодые люди с бандитскими рожами и давай предлагать за доллары билеты на оперу и балет.

Молодые люди ловко вытаскивали рулоны билетов из карманов — на любые места, от балкона до партера. При том что в кассах билетов традиционно не было и вовсе никаких. Бизнес был впечатляющим. При тогдашнем курсе почти триста рублей за доллар самый дорогой билет в ложу бенуара стоил двадцать пять рублей официально. А цена у этих криминальных служителей Терпсихоры была от десяти долларов за балкон и до пятидесяти за партер. Тех наивных граждан, кто решил, вдохновившись примером, свой личный билет впарить за валюту, эти ребята скопом били там же, при всем честном народе, на глазах изумленных иностранцев и купленной с потрохами милиции. А нависающий над всей этой суетой бог Аполлон смотрел поверх площади равнодушными пустыми бельмами, правя четверкой гнедых куда-то на юг, на свой более привычный Олимп.

Вскоре я отправился в командировку в Питер налаживать связи со старшими театральными билетерами Северной столицы.

Ленинград был моим большим детским увлечением. Мне едва исполнилось шесть, когда, проходя с бабушкой Аней по Калининскому проспекту, в витрине Дома книги я увидел огромную фотографию красивого военного корабля с тремя трубами, флагами и лихо задранной пушкой на носу. Оказалось, это крейсер «Аврора», тот самый, что шарахнул из своего главного калибра в октябре семнадцатого, после чего не только отечественная, но и вся мировая история заложила крутой вираж.

Я настолько был заворожен фотографией, что потащил бабушку в магазин искать такую же. Выяснилось, что отдельных изображений легендарного крейсера в продаже нет, но можно купить набор из трех десятков открыток по Ленинграду, и там «Аврора» присутствует во всей красе. И уже дома, разложив пасьянсом открытки с Петропавловской крепостью, Аничковым мостом, Летним садом, я полюбил сразу и навсегда эту нездешнюю красоту. Через пару лет у меня была уже целая куча открыток, альбомов и книг, где был изображен мой любимый город.

Я тогда загадал: как только окажусь в Ленинграде, то первым делом отправлюсь в Военно-морской музей на Васильевском острове, а затем уж на «Аврору» смотреть.

И если с «Авророй» проблем не было — корабль как стоял на своей вечной стоянке, так на ней и пребывает, — то с музеем дела обстояли сложнее. Впервые я попал в Ленинград в семьдесят четвертом, приехав туда на майские с отцом. Оказалось, что музей закрыт на ремонт.

В семьдесят восьмом второй раз попал в Ленинград с классом. На третий день поехали в Военноморской музей. Сердце мое трепетало. Не успели отъехать, как сломался автобус, пришлось возвращаться в гостиницу несолоно хлебавши.

Наконец в девяностых, в командировке от «Соглядатая», я переступил порог музея. На первом этаже было еще туда-сюда. Парусники, становление русского флота, великие морские сражения. А дальше — отчетливый привкус военкомата, знамена, ордена, революция…

Хуже нет — осуществлять свои детские мечты в зрелом возрасте.

Жил я в удивительном месте, на улице Некрасова в гостинице при Театре кукол. Мне выделили блатной одноместный номер за какие-то сущие копейки. Цены в гостинице не менялись, похоже, со времен денежной реформы шестьдесят первого. Три рубля за ночь. Мороженое в вафельном стаканчике стоило пятнадцать, а наша бухгалтерша выписала мне всего двадцать пять рублей суточных, гадюка. По перерытому вдоль и поперек Питеру я ходил голодный и злой.

В следующую питерскую командировку я отправился с шофером Валерой. Тому надоело торчать в Москве, парнем он был веселым, компанейским и работящим. Мне удалось убедить нашего главного редактора Сидоровского пользоваться эти пять дней общественным транспортом, а благодаря дальнейшему моему красноречию, командировочных нам выписали уже триста рублей в сутки, короче говоря, жить было можно, тем более Валерка пообещал захватить бутылку с закуской.