Владимир Ионов - Гончарный круг

— Обрешили мы это дело, пошел я к пожарному сараю, в рельсу звякнул — народ тут как тут: чего у кого горит? Мы Василия Лукьяныча вперед выпустили. «Такое дело, — говорит, — граждане крестьяне! Коли, — говорит, — из деревенской темноты, из идиотизма, как учит Маркс, деревенской жизни хотим вылезти, коли про социализм думаем серьезно, давайте сливаться! По всей, — говорит, — стране крестьяне запахивают межи, нечего, мол, и нам на межах сидеть. Которые сразу на это согласны, приходи в сельсовет, записывайся у товарища Воронина. Которым разъяснить чего отдельно надо, приходи туда же ко мне».

— И, скажи, пошел народ! Поспевай только записывать. И, главно, што? Середняк пошел первым делом. «На колхозы, слыхать, трактора давать будут, дак чего из себя-то жилы тянуть? Только, говорят, так бы не вышло из колхоза, что одним — лить, другим — ко рту подносить. Беспортошных, мол, не надоть в компанию. Мы, дескать, по лошади да по скотине сольем, а оне — по худым порткам да по груде выспанков? Такого чтобы не было!»

— Три дня толковали. Поспать, на ночь глядя, сбегаем — и опять толковище. У соседей уж песни поют по случаю слития, а мы еще и отчитаться не можем. У нас два хозяина на стороне от колхоза остаются: Михайла Болотников, Георгиевский кавалер и красоармеец, да Васька Косой, Косой по прозвищу. У Косого свой резон к колхозу: «Пошто, говорит, я с вами одного дурака валять буду? Стал я себе, спасибо Советской власти, хозяином, таковским и останусь».

— Ладно! На Ваську мы плюем до времени, идем к этому; «А ты, мол, чего хвост-от загнул?» «А сам, говорит, он у меня гнется, токо под себя. Это, говорит, штобы я к общему горшку с однем ртом с пустым пришел? Нетушко, мол. Я, мол, сперва свое кровное у Косого возьму — телку заработал стельную, — а потом уж и спрошу у вас дозволения об колхозе». Такой он у нас орел был.

— Мы в уком за разъяснением: так, мол, и так. Разъясняют: насеет кулака Василия Косого будет особое указание, а што про работника его, то тут уж надо поглядеть, и коли он у вас не финтит, то можно и обождать, а после принять с почетом… Вот и ждем себе разъяснения насчет Косого и к Михайле приглядываемся. Глядим, извелся этот со своим хозяином. Не дает тот ему телку! «На, говорит, токо пущай на моем дворе стоит. А на вывод не дам. В колхоз сведешь». Миром этот просит — не дает. Петуха под крышу пустить обещает, тот грозится: «Мало, говорит, ребра наломаю, дак и под суд пойдешь».

— А уж Василий Парийский на носу. Земля паром пошла. Колхоз в пахоту впрягся. Последний срок для Михайлы пришел. А то дак до другой весны ждать. Говорю, мол, плюнь на все и записывайся. «Больно ты хорош, говорит. — Народ-от чего скажет? Это, мол, не пахал, не сеял, а тезево настроил?» В таком случае, говорю, бери винтовку сельсоветскую. Курка, мол, у ее теперича нет, да, может, напугается. «Нет, говорит, — последнее средство испытаю, а там уж как Советская власть поможет. Может, и винтовку возьму».

— А средство какое? На Василия Парийского у Косого именины. Этот четверть самогону из последнего солоду наварил — и к Ваське. На мир, мол, и на душевный расчет. Ну, выпили. Этот свово же самогону нахлестался, а тот — воды из кадки. Накачал лешего до крышки, до пробки до самой, дошку свою старую овчинкой кверху вывернул, напялил на этого и привел на веревочке в общий двор, в хлев поставил. Обделал дело — и к нам с Генахой: мол, сам-от он все еще думает, а работника свого Мишку Болотникова рассчитал по полной совести. Вот, дескать, и телку даже вместе свели на колхозный двор, пишите, мол, его в колхоз и пай евонный записывайте. Телка нонче обгулялась — скоро коровой будет. Хотел, дескать, ему Карюху-жеребенка заместо телки отдать, да у того парша на брюхе пошла, дак совестно такова-то давать для общего хозяйства. «А Михайла-то где?» — спрашиваем. «А он, — говорит, — домой побежал. Самогону у его тама четвертная стоит, дак надо ее сюды, с вами проздравиться».

— Ваське мы — спасибо за весть и за совесть, а сами в уезд сообщение: так, мол, и так, считайте, што и мы все в колхозе. Один зажиточный кулак Косов в стороне остался, а бывший его работник только што принят вместе с паем. А Василь Лукьяныч как раз в уезде был по вызову на собрание. Он как про ето дело услышал, так и выступил на собрании, рассказал, как и што. А там человек из окружной газеты сидел, и пошло-поехало!

— Утром-то хвать кто-то в рельсу. Мать честная, не горим ли? Летим всем миром обчее добро спасать. А скотина-то колхозная как раз в пожарном сарае стояла до времени. Бабы-скотицы у сарая с ног валятся, слова не выговорят, токо што пальцами в сарай тычут. Мы — туда. А оттуда смехом так всех и выперло. Лежит, глядим, новый-от наш колхозник в стойле за веревочку привязанный, дошка на ем изнанкой кверху, спит спокойненько, и две коровы рядышком — бока ему греют. И ноги у его в коровьем тепле.