Александр Чехов - Тайны живописи

Люди идут. Их много, они разные, мужчины и женщины, дети и старики, кто-то идет молча, в одиночку, кто-то — в компании, разговаривая, кто-то смеется, кто-то улыбается, кто-то идет, опустив голову, кто-то — расправив плечи. Размашисто, размеренно, семеня, шаркая, торопясь или поминутно останавливаясь, глядя вперед, друг на друга, по сторонам или под ноги, они идут в разных направлениях, просто гуляя или может быть по делам, хотя какие дела могут быть майским вечером в пятницу, да еще в такую погоду? Они идут, многоголосо стуча каблуками по асфальту, шелестя несвоевременными, но не снятыми по привычке плащами и куртками, вдыхая успевший уже пропылиться и пропахнуть летом городской воздух, наполненный долгожданным, наконец наступившим теплом, идут, встречаясь взглядами друг с другом, сталкиваясь на мгновение и расходясь навсегда, их много, они разные, они идут нескончаемым потоком по главной пешеходной улице, по Большой Покровке, от площади Горького к Кремлю, к площади Минина, к памятнику Чкалову или наоборот, от помпезного здания Драматического театра к стеклянному фасаду магазина Народных Промыслов, у которого продавцы хохломы, солнцезащитных очков и мягких игрушек деловито сворачивают свои палатки, и еще дальше — к ломбарду на перекрестке с Малой Покровкой, темно-серому мрачному Дому Связи, к ресторану Макдональдс, переделанному не так давно из книжной лавки, к цветочным клумбам и скверу…

Официантка в синей униформе с надписью «Rothmans» на кепи, быстрым привычным движением убирает со столика грязные стаканы. Ей — лет двадцать, может быть двадцать два, вряд ли больше. Скучающее, уставшее, засыпающее лицо, кажущееся немного искусственным из-за большого слоя косметики. Кукольное лицо, кукольные светлые волосы, только глаза, пусть и потускневшие, выдают его живость. Правильный овал, чуть вздернутый нос, припухлые губы, стройная фигура. Кафе не занято и наполовину, три порядком выпивших человека за столиком у бара, двое чуть дальше, тихо беседуют, потом еще один, с перстнем на безымянном пальце, в синей джинсовой куртке, не спеша потягивает дешевое пиво, размышляя, видимо, о чем-то своем, и еще двое, мужчина и женщина, за столиком у чугунной ограды, оба — лет тридцати, одеты не броско и не дорого, но со вкусом. За оградой, на улице, группа из трех музыкантов-духовиков закончила полонез Огинского и начала какой-то малознакомый медленный фокстрот.

— Ну как?

— Тебе нужна моя оценка?

— Хотелось бы услышать.

— По-моему неплохо.

— По-моему замечательно. Это лучшее, что у нас когда-либо получалось.

— Ну не знаю, впрочем…

— Не говори ничего! — мужчина поворачивается к женщине и прерывает ее немного картинным жестом, — Давай просто посидим. Послушаем музыку. Кларнет сегодня в ударе, ты не находишь?

— Пожалуй. Просто все на своих местах.

Он чуть заметно кивает. Продолжать незачем.

В музыкантах чувствуется опыт, нет, это не дешевые лабухи из подземных переходов и прокуренных кабаков, это профессионалы, возможно, студенты консерватории, которым не хватает стипендии, хотя нет, как раз кларнет уже, кажется, вышел из этого возраста. С излишней, быть может, витиеватостью насыщает он нехитрую тему изысканными форшлагами, словно кружева плетет, мягкие, легкие, воздушные, подстать своему инструменту.

— Прекрасный вечер, — тихо произносит женщина. В тонких пальцах высокий стакан блестит загадочностью, — Все удалось.

— Просто все на своих местах. Музыка подобрана удачно.

— Удачно к чему? К обстановке? К настроению?

— К финалу. Финал звучит, да?

— Звучит. Хотя… Можно было подобрать что-то пооригинальнее. Не такое кричащее.

— Отчего кричащее? — искренне удивляется мужчина, — Негромкая живая музыка. Открытое кафе. Звуки шагов за оградой. Разговор. Крупным планом, глаза в глаза. Все выдержано, ничего лишнего.

— Возможно. Просто это уже было. Где-то.

— Все, что мы делаем, уже когда-то было. Все искусство построено на штампах. Нужно лишь расположить их в правильной последовательности. Как ноты.

— Сразу — и в философию! Погоди уж. Ладно, а если без нот?

— Без нот… Хаос. Или просто тишина.

— Я люблю тишину. О-кей, пусть будет тишина. Или хаос.