Она зашла на Стрелке, у моста, быстро, легко, как бабочка вспорхнула, он успел увидеть лишь ее профиль, мельком, на какую-то секунду, и еще стройную фигуру, облаченную в недорогую коричневую куртку и синие джинсы, а потом только волосы, копна густых, длинных, вьющихся волос цвета спелого лимона, в них слышался запах земляники и ландышей, и еще чего-то незнакомого, легкого, неуловимого, несильный запах, почти незаметный, ровно настолько, чтобы окутать тебя только когда ты стоишь с девушкой лицом к лицу, или как сейчас, непроизвольно, тайком окунаешься в него сам…
«И еще ночь — это любовь, — подумал он, — Конечно, куда без нее?.. Сколько людей сейчас соединяются в экстазе? Для кого-то это, конечно, просто секс и удовольствие, для кого-то — привязанность, страсть, жадность или что-то еще. Для кого-то — любовь. И это тоже — ночь в большом городе».
Трамвай переехал через мост и начал натужно вбираться в гору. И тогда девушка, та самая, сидящая перед ним, обернулась.
— Простите, Вы не подскажите, когда будет улица Генкиной?
— Генкиной? — лицо Миши напряглось от умственной работы, затем озарилось виноватой улыбкой, — А это где вообще?
— Где-то в центре, — секунду она смотрит куда-то в сторону, в пространство, задумавшись, затем вновь поднимает глаза на него. Хвойный лес в солнечную погоду — такие были у нее глаза, зеленые, темные, но не слишком. Она могла бы быть колдуньей. — Там еще какая-то телефонная служба. С вышкой.
— Генкиной, Генкиной… А! Да, знаю. Этот трамвай туда не идет.
— Да? — на лице девушки появилось замешательство.
— Да. Он идет по Бекетова. А Генкиной — это возле оперного театра.
— Что же мне делать?
— Вам можно выйти. На следующей остановке, например. И пересесть на двадцать седьмой.
— Двадцать седьмой… — эхом повторила она, — Хорошо.
Потом была остановка, и она вышла. И, выходя, у самых дверей, обернулась. Миша смотрел на нее, поймал ее взгляд, улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. А когда двери вот-вот готовы были закрыться, он выскочил следом.
— Поздно уже. Темно, — запыхавшись, выпалил он, — Можно я Вас провожу.
Тяжелое громыхание уходящего трамвая помешал ей ответить. Она рассмеялась и просто кивнула.
— Меня Миша зовут.
Девушка протянула руку.
— Лена.
— Вы не подумайте чего…
— Давай на ты!
Потом они шли по тротуару и разговаривали.
— Так я голос и сорвала, — рассказывала Лена, — Холодно в зале было. Не топили, и зачем только понадобилась эта репетиция? Он ко мне за кулисами подошел еще и говорит «Надо же, как это ты спела хорошо в конце, с надрывом таким, здорово!», а я ему уже ответить ничего не могу, сижу, слезы по щекам градом. Подруга тогда до дома довела. Так с тех пор больше на сцене не пела. У него на следующий год еще одна девчонка в хоре голос сорвала, так же примерно, родители в суд подали, он из школы ушел.
— Да… — Миша кивнул, — А твои что судиться не стали?
— Они не знали, что можно. Мама очень переживала. Голос — это тоже собственность, только мы этого не понимали. Кстати, мы почти пришли. Вот в том доме живет моя тетя. Тетя Люба. Я вообще пятый раз здесь.
— Не страшно вот так, по ночам одной ездить? В чужом городе?
— Нет, — улыбнулась она, — У себя дома я полгода в секцию каратэ ходила. Оранжевый пояс. Не бог весть что, конечно, но все же…
— Да? Хм… Ты интересный человек, Лена.
— Ты тоже, Миша. Спасибо. Я узнала сегодня много нового.
— Мне очень понравились твои стихи. Правда. Нет, правда, очень понравились! Я очень хочу услышать, как ты поешь.
Она покраснела.
— Сейчас уже не то.
— Все равно. Давай как-нибудь встретимся! Можно, я позвоню?
— Звони. Я здесь теперь долго жить буду.
Его руки шарят по карманам и достают, наконец, ручку.
— А на чем писать?
Миша снова пытается что-то найти в карманах куртки, затем, поняв, что ожидание чересчур затянулось, протягивает руку.
— Пиши на руке.
Она улыбнулась, бережно взяла его ладонь пальчиками левой руки и старательно вывела на ней шесть цифр и две черточки.
— Ну что тебе сказать? — Андрей поднял голову, — Я ожидал чего-то подобного.
— Прочитал? Дай сюда!
Оля забрала у Андрея рукопись и углубилась в чтение.
— И что? — спросил Миша.
Андрей улыбнулся.
— Задумка интересная. Сама идея. А сюжет слишком прямолинеен, предсказуем. Ты собираешься их перессорить, спровоцируешь конфликт, потом разрешишь его. Мораль и happy end. Достаточно просто.
Маленькая кухня была отделана белоснежным кафелем так, что напоминала операционную, белый навесной шкаф, белая плита, белый холодильник, белый прямоугольный стол — все было белым, сверкало, блестело и выглядело бы почти стерильным, если бы не следы человеческой деятельности — оранжевая керамическая пепельница с двумя окурками и пятнами пепла, полотенце, брошенное небрежно возле раковины, две немытых чашки с малиновым ободком там же, пластмассовые синие часы на стене, и так далее, и так далее, всевозможные, разнообразные мелкие отпечатки быта одной семьи из двух человек вносили в стерильность, однотонность мебели и кафеля кухни художественный хаос, беспорядок, пестрящие, летние краски. Кухня эта досталась им в наследство от прошлых хозяев квартиры, чудаковатой, обеспеченной пары, помешавшейся, видимо, на чистоте и порядке, в конце концов заработок, несмотря на кризис, а может быть и благодаря ему, позволил им переехать поближе к центру, в более престижный район, а эту квартиру продать по дешевке, считай, почти даром. Андрей только руками разводил — «повезло!»…
Читать дальше