Монго Бети - Помни Рубена

Однако дела его в этих забытых богом местечках шли совсем не блестяще, а то и вовсе скверно. Приказчикам не хватало опыта и, как это нередко бывает, честности. Они взяли в привычку разбазаривать припасы налево и направо, надеясь потом пополнить недостачу путем продажи остатков по цене, вдвое или втрое превышающей ту, которая была установлена Робером для всей партии. А когда замечали, что продать ничего не удается, что высокие цены только отпугивают полунищих покупателей, то либо ударялись в бега, либо — что случалось чаще — попросту прятались, заслышав, что поблизости остановился грузовик. Мор-Замба входил в село, натыкался на запертую дверь лавчонки, пускался в расспросы о приказчике и вынужден был довольствоваться уклончивыми ответами его односельчан, которые почти всегда оказывались сообщниками опрометчивого продавца, ибо им тоже перепадало кое-что от его щедрот. Попав в подобное положение, которое уже стало для него привычным, Мор-Замба отправлялся дальше, так и не разгрузив машину. Получалось, что он не может ни оставить товары в деревне из-за того, что добрая половина приказчиков была в бегах, а остальные еще не успели распродать предыдущую партию, ни забрать у крестьян их продукты, чтобы отвезти на рынки Кола-Колы и других пригородов Фор-Негра, потому что в забитом до отказа кузове не находилось для них места. Вот и выходило, что он чаще всего гоняет грузовик без толку, попусту переводя горючее и изнашивая мотор.

Роберу очень не хотелось прерывать свою деятельность на время мертвого сезона, но убытки громоздились на убытки и в конце концов сводили на нет огромные барыши, получаемые в период сбора бобов какао. Он пытался как-то сладить с этой напастью, единственная причина которой, по его мнению, заключалась во все возраставшей распущенности крестьян, попадавших под растлевающее влияние города. Он пробовал, и небезуспешно, привлекать виновных к ответственности, пустил в ход свои связи с полицией, грозил им арестом. Но, несмотря на все его старания, ему становилось все труднее держать в узде своих приказчиков, крестьяне все меньше и меньше поддавались его запугиваниям, так что на расхищенных товарах теперь можно было поставить крест.

Мор-Замба возвращался в Эфулан к обоим пройдохам. Вопреки всем ожиданиям его доклад вызывал у них озабоченность, но никак не жгучую тревогу. Видно было, что и тот и другой начали сдавать; энергии им хватало лишь на то, чтобы пользоваться утехами вольготной жизни в Эфулане. Многолюдное это местечко лежало хоть и в стороне от шоссе, но не особенно далеко от него, так что большинство жителей Кола-Колы считало его придорожным селением. На самом же деле Эфулан был связан с асфальтированной автострадой коротким каменистым проселком, который в сухое время года тонул в клубах пыли, а в дождливое — покрывался ухабами, ямами, полными бурой жижи, разлетавшейся из-под колес во все стороны.

Это своеобразное положение придавало Эфулану особую прелесть, которую Мор-Замба не замедлил оценить. Тамошние жители своими жестами и ухватками напоминали ему экумдумцев, однако запросы у них были скорее под стать обитателям Кола-Колы. Что больше всего поражало в Эфулане приезжих и, по их собственному признанию, удерживало там Робера и Фульбера, — так это великое множество красивых и стройных женщин, чертовски привлекательных, хотя и плохо одетых, и, как утверждали знатоки, пышущих здоровьем — не в пример красоткам Кола-Колы, которых донимали венерические болезни. В Эфулане, как и в Экумдуме, девушки разгуливали по улицам и площадям в одних набедренных повязках, едва доходивших до колен, и с голой грудью — так сказать, выставляли себя напоказ.

Начальник округа, шеф полиции, директор школы, глава католической миссии — короче говоря, все представители местной власти — были в Эфулане африканцами, и потому там царила атмосфера беззаботного блаженства, простоты нравов и расовой терпимости. Рубен часто говорил, что все эти блага будут уделом всей страны, как только она перестанет быть колонией. Там насчитывалось десятка два торговых заведений, и все они — не исключая филиалов крупных колониальных фирм — находились в руках африканцев.

Равнодушие Робера и Фульбера к коммерческим и транспортным операциям дошло до того, что. когда не было необходимости соваться в логово негрецов, где свирепствовала автоинспекция, они отпускали Мор-Замбу в Кола-Колу одного. Дорожный контроль на самом шоссе осуществлялся черными полицейскими, весьма, впрочем, немногочисленными. Мор-Замба научился держаться с ними хладнокровно и непринужденно, как завзятый шофер. Бояться охранников-сарингала не приходилось, ведь они, как известно, были поголовно неграмотны. Когда один из них требовал у Мор-Замбы водительские права, он протягивал ему бумаги Фульбера; тот делал вид, что изучает удостоверение, хотя держал его вверх ногами — и это несмотря на приклеенную к нему фотографию! Важнее всего тут было сдержаться и не выдать себя взрывом хохота; помедлив для солидности, охранник возвращал документы с тем непроницаемым выражением на татуированном лице, которое наводило такой страх на обывателей, и цедил сквозь зубы: «Проваливай! Go!» — желая показать, что он умеет говорить и на пиджин.