Мор-Замбе казалось, что население Туссен-Лувертюра по крайней мере смутно догадывалось об этой тревоге Рубена, ибо едва он успевал с помощью своих ближайших помощников взобраться на трибуну и начинал шевелить губами, как присутствующие даже из самых дальних рядов, не разбирая ровным счетом ничего из его речи, принимались подбадривать его криками и рукоплесканиями, и странно было слышать эти слова одобрения и поддержки, обращенные к тому, кто сам призывал их к стойкости в борьбе против всякого угнетения и насилия. Люди почитали его почти как бога, как некоего чернокожего мессию, — даже те из них, кто по причине эгоизма или по самой своей натуре не склонны были к такого рода чувствам. Не кто иной, как Рубен, и был, наверно, тем волшебником, который после окончания войны перевернул вверх дном всю колонию. Рядом с ним люди чувствовали себя детьми, согретыми заботливым взглядом отца, склонявшегося над их колыбелью, — но вместо младенческого лепета они посылали грозные проклятья своим хозяевам; их вера в себя оборачивалась высокомерием, и, не желая больше барахтаться в колыбели, они поднимались на ноги и расправляли грудь.
С помощью своих дружков, знавших в предместье все ходы и выходы, Мор-Замба без труда отыскал ту, которую звали «маленькой невестой» Абены, — она жила на самой окраине Туссен-Лувертюра, как бы в крохотной деревушке, где, словно на островке, уцелели остатки коренного населения края. Вместе со своим старшим братом, почти таким же ребенком, как и она сама, «маленькая невеста» со своей стороны следила за Мор-Замбой сразу же после его освобождения из лагеря — она узнала его по рослой фигуре и другим приметам, указанным ей Абеной. Однако она долго наблюдала за ним издалека, не решаясь подойти поближе, пока не удостоверится окончательно в правильности своих догадок. Брат и сестра как раз ломали голову над тем, как бы им устроить встречу с Мор-Замбой, когда он вдруг собственной персоной появился у них в доме, а вернее сказать — в лачуге, такой же, как и остальные лачуги Туссен-Лувертюра, так не похожей на те просторные жилища, которые в Экумдуме мог выстроить каждый, у кого хватит на это духу и умения, — благо лес был рядом и недостатка в строительных материалах не ощущалось. Жанна, невеста Абены, изящная и стройная девочка, очень бедно одетая, с задумчивым взглядом и насмешливой, почти что саркастической улыбкой, в своей душе была уже настоящей женщиной; казалось, она обременена беззлобной печалью, навеянной обманчивыми мужскими обещаниями. Не таясь от своей молчаливой, но приветливой семьи, она поведала Мор-Замбе о некоторых приключениях его брата; остальные, не известные ей события были изложены в письме, которое Жанна отыскала в соседней комнате. Сложенный вчетверо листок истрепался, словно пожелтевшая денежная купюра, которую давно запрятали в щель дверного косяка. Когда Мор-Замба признался, что не умеет читать, Жанна позвала на помощь брата, и тот, присев на корточки на глинобитном полу около масляной лампы, принялся за чтение, поворачивая листок к свету.
Судя по всему, Абена стал тяготиться бессмысленностью своего существования и смехотворностью занятий. А когда в миссии появился отец Демезон, присланный на смену старому Дитриху, которому было уже не под силу исполнять свои обязанности, гордый сын Экумдума сразу понял, что развязность и наглость его нового хозяина под стать скорее какому-нибудь громиле, чем служителю божьему. Он держался настороженно, охваченный тревогой, и, раздумывая о шаткости своего положения и о горькой участи Мор-Замбы, которому он бессилен был по-настоящему помочь, пришел к выводу, что ему нужно принимать решительные меры, чтобы выбраться из этого тупика. Он подружился с молодым учителем школы при миссии, который обучил его грамоте; он инстинктивно чувствовал, что должен вложить в эти занятия всю свою настойчивость и терпение. Успехи его были поразительны, хотя сам он не отдавал себе в этом отчета.
Его новый друг, как и сам Абена, был человеком беспокойным, нетерпимым к мерзостям и бессмыслице жизни, тянущимся ко всему необычному, готовым на любое рискованное дело. Как раз в это время небольшой местный гарнизон неожиданно получил многочисленное пополнение, состоявшее из белых и чернокожих солдат. Каждое утро жители Ойоло с опаской и восхищением провожали взглядом стройные колонны, отправлявшиеся на плац или на стрельбище. Вскоре было объявлено о наборе девушек на вспомогательную службу в гарнизоне, потом стали вербовать и юношей. Учитель сказал об этом Абене; они принялись обсуждать положение, предчувствуя, что набор будет продолжаться, но требования, конечно, изменятся. Так оно и случилось: теперь стали вербовать молодых людей, умеющих читать и писать. Оба друга явились на вербовочный пункт и после несложного экзамена были приняты в армию. Им потребовалось всего несколько недель, чтобы окончить курсы водителей армейских грузовиков. Едва успев получить права, они были направлены на фронт.
Читать дальше