Ярослав Кузьминов - Раздвоение

Он стал искать работу получше и нашел должность менеджера по складу. Он должен был пересчитывать количество пришедших коробок, взрезать их, проверять содержимое и расписывать в бумагах. Зарплата там была на сто долларов больше, потому что рабочий день длился дольше на два часа. Впрочем, на новой работе хотя бы не нужно было проводить день стоя и отвечать на глупые вопросы назойливых покупателей.

Жизнь пожалела Сергея. Мать умерла довольно быстро, и он остался один в обновленной (кроме его комнаты) квартире. Он испытал облегчение и радость, когда пришел после работы и обнаружил на полу прихожей ее труп с выпученными глазами.

Теперь можно было приводить к себе кого угодно в любое время. Кремировав мать по самому дешевому варианту и не устроив поминок, он в ближайшие выходные обзвонил всех, кого мог, и пригласил к себе с ночевкой в следующую субботу. Из согласившихся прийти, объявилось меньше половины. Пришли три студенческие парочки и не привели ни одной свободной девушки. Они охотно пили и ели купленное Сергеем на последние до конца месяца деньги. Сергей все ждал новых гостей и обещал «сейчас еще подтянутся».

Наевшись, напившись и накурившись, они спросили, можно ли завернуть что-нибудь с собой. Он возмутился, но не смог ответить «нет» и дал им полиэтиленовые пакеты. Они ушли от него в десять вечера, не просидев четырех часов. Один из них задержался, грубо обнял Сергея за шею и прокричал на ухо: «Ну ты даешь! Мать схоронил, и сразу тусу устраивать. Жжешь!.. Дай сигаретку, если не жалко». Сергей открыл перед ним пачку сигарет, и парень выгреб оттуда половину, на прощание махнул рукой и побежал по лестнице догонять товарищей.

Больше Сергей не пытался устраивать вечеринки. Месяц он жил впроголодь, потому что не у кого было одолжить. Получив зарплату, он хотел начать хотя бы нормально питаться, но похоть была нестерпима, и он снял проститутку через Интернет.

Он рассчитывал на один час, но мучил ее три. Понимая, что с трудом дотянет до конца месяца, он, тем не менее, снова вызвал девочку через неделю. Чтобы не умереть от голода, он продал все скудные мамины украшения.

По расчетам Сергея, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, он мог позволить себе такие трехчасовые сеансы не чаще раза в два месяца. Он начал работать над собой, чтобы смириться с перспективой скудного питания и такой частоты секса. И тут жизнь снова пощадила его, подбросив ему коренастую и молчаливую тридцатилетнюю Надю — новую уборщицу на складе. Позже она призналась однажды, что работала до этого смотрителем музея, потом хотела устроиться секретаршей, но разговаривать с незнакомыми людьми ей страшно, и она пришла на склад. Поведать это оказалось для нее большой трудностью, и случилось «признание» только через два месяца после их первой ночи. До этого они, по сути, и не разговаривали толком.

Роман их начался банально, по-советски. Увидев новую уборщицу, Сергей стал задерживаться на работе, дожидался, когда она придет, и пытался «найти общий язык».

Поначалу она просто ничего не отвечала, потом стала здороваться, потом соглашалась попить чай и с удовольствием ела дешевые печенья и ириски, которые покупал ей Сергей.

Она отвечала «да», если Сергей говорил о погоде или политике, но замолкала и опускала глаза, когда он спрашивал что-то о ней, например, «где ты живешь?». Шутки она игнорировала, а попытки флирта вгоняли ее в оцепенение. Однако вскоре, приходя, уборщица Надя сразу искала Сергея и сама ставила чайник. Однажды Сергей не выдержал и сказал: «Пойдем сегодня вечером ко мне домой, останешься переночевать». Она ответила «Хорошо», потом добавила: «Пойду, закончу работу», — и не попадалась ему на глаза до конца смены. Всю дорогу до его дома они молчали, он спросил, хочет ли она выпить. Она тихо ответила: «Можно водки». Он оставил ее на улице рядом с круглосуточным магазинчиком, зашел внутрь один и купил, кроме водки, леденец «Чупачупс». Когда он вернулся через пару минут, она стояла в той же позе, уставившись на темную вывеску «Парикмахерская» со сколом на первой букве. Он сказал: «Это тебе, золотце», — и протянул ей леденец. Она покраснела, закивала головой и сказала «Спасибо». Когда они вошли в прихожую, и он закрыл дверь, повисла гнетущая тишина.

По очереди они зашли в ванну помыть руки. «У тебя уютно», — сказала Надя. «Ты хочешь есть?», — спросил он. — «Нет, лучше водки», — ответила она. Он пошел на кухню, нашел два разномастных стакана, ополоснул, налил в каждый до половины, осмотрелся в поисках закуски и с радостью обнаружил недоеденные жареные сосиски в сковородке, подернутые белым жиром. Их осталось как раз две. Он отрезал два куска от черствеющего уже батона белого хлеба, на каждый кусок положил по сосиске, взгромоздил бутерброды на стаканы и пошел в комнату. Там, на кровати, сидела Надя в одном бюстгальтере и трусах. Одежда была аккуратно повешена на стул. Он протянул ей стакан и хотел сказать «За нас!», но она сразу выпила залпом, не стала закусывать и поставила стакан под кровать. Он поспешил тоже выпить и закусить. У него выбило слезу.