Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

Я не вставая сидел над учебниками, но чем больше занимался, тем меньше понимал и совсем запутался. Мне предстояло в одиночку, без страховки, писать зачетную работу. Для нас, французов, слова «Березина» и «Ватерлоо» — синонимы жестоких и горьких поражений. Но при Березине и на поле под Ватерлоо состоялись сражения. Нас разбили. Мы дрались храбро и отчаянно, и враги — даже англичане — признали нашу доблесть. То, что происходило сейчас, иначе как позорищем назвать было невозможно. Мне показалось, что условие задачи написано на китайском. Хиляк, должно быть, ошибся темой. Все мои товарищи явно думали иначе и сосредоточенно писали в своих тетрадях, а я целый час терзался космической пустотой своего ничтожества. Агнец на заклание должен испытывать нечто подобное. Он ждет удара ножа как избавления от страданий. Я сдал девственно-чистые листы учителю, подумав, что лишних хлопот я ему точно не доставил.

Можно попытаться убежать от реальности, обмануть окружающих, скрыться за маской добродетели, спрятать голову в песок, придумывать отговорки и извинения, вилять и отступать — будущее зависит от нашей способности сопротивляться отклонению от генеральной линии, а счастье — от степени нашей трусости. Правда возвращается со скоростью бумеранга. Вы отказываетесь бежать, стоите на краю пропасти и, если не прыгаете, платите сполна.

Вечером, за ужином, я со страхом ждал рокового вопроса. Мама как будто забыла о моей контрольной. Папа получил плохие новости: бабушка Жанна второй раз попала в больницу из-за проблем с сердцем. Он решил в следующее воскресенье поехать в Ланс и хотел взять нас с собой, но Жюльетта была приглашена на день рождения к подружке, а я сказал, что должен готовиться к письменному зачету по истории-географии.

— Кстати, Мишель, как там дела с контрольной по математике? — спросила мама, разливая овощной суп.

Она ждала обычного ответа: «Да вроде неплохо, подождем оценки». Не заявлять заранее о победе и держаться скромно — два основополагающих принципа семьи Делоне.

— Случилась… катастрофа.

— Почему?

Я приготовил речь о громких поражениях, Трафальгаре и линии Мажино, об унизительных разгромах великих людей, о записных лодырях, доставлявших много горя родителям, а потом получивших Нобелевскую премию и похороненных в Пантеоне. Я запутался. Никаких отговорок. Правда. Божий суд.

— Эйнштейн… в молодости… во время сражения… с Пастером… Черчилль тоже… как Николя… Ничего серьезного, обычный грипп… Я уже год у него списываю.

Мама уронила половник в супницу, забрызгав скатерть. У нее даже рот приоткрылся от изумления и ужаса, она не понимала, говорю я серьезно или это наглая шутка, такая же глупая, как я сам.

— Я сдал чистые листы. Даже условие задачи не смог разобрать.

— Насчет Николя ты пошутил?

— Я жульничаю уже много лет. Мне надоело врать.

Скажи я, что торгую телом или состою в бомбистах Национального фронта Алжира, эффект вышел бы куда меньший. Мама обогнула стол и подошла ко мне. Ее лицо пылало от гнева. Она занесла правую руку, но я не шевельнулся, не сделал попытки уклониться, хотя знал, что сейчас будет. Пощечина была частью расплаты. Мамина рука дрожала.

— Элен! Довольно! — закричал папа, решивший на сей раз вмешаться.

Лучше бы она меня ударила — это свело бы счет к нулю. А так наша с ней разборка превратилась в семейный скандал. Но папа вмешался, и теперь занесенная для удара рука угрожала ему. Папа не отвел взгляд. Его лицо было бесстрастно-спокойным, и мама опустила руку.

— Это не причина для побоев, — произнес папа максимально убедительным тоном.

Мама дрожала всем телом, с трудом сдерживая переполнявшую ее ярость:

— Твой сын признается во вранье и жульничестве, а ты находишь это нормальным!

Обычно они ссорились у себя в комнате, пытаясь сохранять внешние приличия, а мы делали вид, что ничего не слышим.

— Ты молчишь! Ничего не предпринимаешь! Не реагируешь. Все им позволяешь и спускаешь. Мой отец не потерпел бы подобного позора и четверти секунды. Он умел держать дом в руках и не боялся пускать в ход ремень. В семье Делоне понимали значение слова «мораль». Дети слушались родителей. Такое воспитание дало свои плоды. Мой брат Даниэль стал героем, Морис преуспел…

— Прекрати! Он женился на одной из самых богатых наследниц Алжира.

— А ты? Разве ты не женился на дочке патрона?

— Как тебе не стыдно!

— Морис, в отличие от тебя, занимается детьми. Твои плохо себя ведут. В них нет уважения. И они тебя не боятся.