Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

Придя в первый раз в «Бальто», Виктор увидел человека, которого подобрал полумертвым на улице Толбиак и отвез в больницу. Он потребовал, чтобы Вернер компенсировал счет за чистку белых чехлов. Игорь решил, что это шутка, но Виктор был совершенно серьезен. Вернер счел сумму завышенной, но выплатил Виктору все до последнего сантима и не позволил Игорю принять в этом участие. Каждый должен сам платить по счетам. Виктор Володин тоже заплатил — его не приняли в члены клуба.

Когда четырьмя годами позже Игорь рассказал мне эту историю, я отреагировал банально:

— Невероятно!

— Не существует эпитета, способного охарактеризовать эту историю, нет слов для описания существующего и непостижимого. Исцеление Вернера было непостижимым явлением, — объяснил мне Игорь. — Это заставляет нас ограничить значение нашего воображения, которое мы считаем безграничным, и задуматься о слабости воображаемого, которое часто путают с мыслительной способностью. В ГУЛАГе, геноциде, концентрационных лагерях и атомной бомбе нет ничего невообразимого. Они — плод человеческого сознания, они укоренены внутри нас, их чудовищность подавляет нас. Они выше нашего понимания, они уничтожают наше стремление верить в человека и сталкивают лицом к лицу с нашей темной стороной. По сути, это самые законченные формы нашей неспособности убеждать. Высшая точка нашей творческой силы. Можно вообразить невообразимые вещи, например путешествие в пространственно-временном континууме, можно угадать числа Национальной лотереи, встретить идеальную женщину или совершенного мужчину, заниматься абстрактной живописью, сочинять музыку… Можно представить себе все, что угодно, но только не это. Не чудесное исцеление. Тут все зависит от случая или удачи.

Проходя по улице Шампольона, я мог видеть Вернера. Кабина киномеханика нависала над тротуаром. Он часто открывал дверь, чтобы было не так душно. Патрон Вернера выкупил соседний кинотеатр, и теперь ему приходилось обслуживать оба зала. Работы у него стало вдвое больше, но, поскольку сеансы не совпадали, он справлялся. Когда выдавалась свободная минутка, Вернер выходил покурить на порог. Мы обменивались несколькими словами, он предлагал мне бесплатно посмотреть фильм, но я чаще всего отказывался. Иногда Вернер сообщал членам клуба, что будет крутить шедевр, который никак нельзя пропустить, и мы шли, хотя сидеть в его узкой будке было неудобно, да и проекционный аппарат издавал противный стрекот. Если зал не был полон, Вернер уговаривал свою приятельницу-билетершу пустить нас на откидные места. Иностранные фильмы с субтитрами, которые шли в кинотеатре Вернера, были нудными и многословными. Он комментировал их, испытывая возбуждение и восторг киномана. Я не решался признаться, что мне это неинтересно, и перестал ходить по улице Шампольона. Вернер оказался человеком чутким, все понял и больше меня не приглашал. Есть книги, которые до определенного возраста детям читать не следует. И фильмы, которые лучше не смотреть. Их можно не понять, пройти мимо. На такие книги и фильмы нужно вешать табличку: «Не смотреть» или «Не читать, если не успел пожить».

У станции метро «Кардинал-Лемуан» я встретил Шерлока. Он оторвался от чтения «Фигаро» и смерил меня грозным взором. Правдоподобного оправдания я придумать не успел.

— Почему вы не на математике, Марини?

— У меня очень болит спина, мсье, я поеду в больницу «Кошен».

— Хорошо, дружок, я вас провожу.

— Это может занять много времени.

— Будем надеяться на лучшее. Принесите записку от родителей. Кстати, туда удобнее добираться на двадцать седьмом автобусе, а не на метро. Получится быстрее.

Он не ушел, пока я не сел в автобус. Когда я оказался на месте встречи, Франка еще не было. Два призывника играли в настольный футбол и ужасно веселились. Я положил монету в блюдце и встал на позицию.

— Один играешь? — спросил тот, что постарше.

— Ты против?

Я не играл три недели, но чувствовал прилив сил и какой-то новой, незнакомой энергии и, по примеру Сами, пустил в ход все средства и приемы. Я был профессионалом и «делал» соперников как хотел. Шарики щелкали в благоговейной тишине. Я выиграл семь партий подряд, не удостоив соперников даже взглядом, и почувствовал, что начал уставать. Кто-то положил мне руку на плечо, я обернулся и увидел стриженного под ноль Франка.

— Здо́рово натренировался.

Мы сели на террасе. Было без четверти четыре. Франк поставил сумку на пол и сделал заказ: