Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии

— Не решилась проблема? — спрашивает Макс.

За столиком они вдвоем, и соседние пустуют. Но Меча все равно понижает голос:

— Может, и решится. Днем узнаем, сработает ли.

— Ни Ирина, ни Карапетян ничего не заподозрили?

— Ничего абсолютно. Объяснение, что мы не хотим, чтобы они влияли друг на друга, пока действует. Пока.

Макс в задумчивости мажет немного масла на треугольный ломтик подрумяненного хлеба. Встреча вышла случайно. Женщина читала книгу — вот она лежит сейчас на столе, и ее название «The Quest for Corvo» ничего не говорит Максу, — поставив рядом пустую чашку и пепельницу с двумя окурками «Муратти». Когда он вышел из застекленных дверей гостиной и подошел поздороваться, Меча потушила сигарету, закрыла книгу и показала на стул.

— Ты говорила, что я должен буду что-то сделать.

Она внимательно смотрит на него, припоминая. Потом с улыбкой откидывается на спинку:

— А-а, вариант «Макс»! Я же сказала: «Всякому овощу…»

Прожевывая кусочек тоста, он отпивает глоток кофе с молоком.

— Карапетян и Ирина разрабатывают сейчас идеи Хорхе? — уточняет он, промокнув губы салфеткой. — Те самые ловушки, о которых ты мне рассказала?

— Да. Этим и заняты сейчас. Мы их развели. Оба думают, что анализируют одну и ту же ситуацию. Но это не так. Хорхе требует, чтобы они не общались друг с другом и, стало быть, друг на друга не влияли.

— Кто впереди?

— Ирина. И это к лучшему, потому что Хорхе совсем не нравится мысль, что это может быть она… Так что в первой же партии он применит эту теоретическую новинку, чтобы покончить с сомнениями как можно раньше.

— А что Карапетян?

— Эмиля он просил более глубоко и всесторонне проанализировать его вариант и не торопиться, потому что хочет якобы приберечь его для Дублина.

— Думаешь, Соколов попадется в ловушку?

— Может и попасться. Ведь он именно этого и ждет от Хорхе — игры в «стиле Келлера»: смелые жертвы пешек, прорывы в глубь обороны, риск и блеск…

В эту минуту Макс замечает вдали Эмиля Карапетяна — с пачкой газет в руке тот направляется в гостиную. Он показывает на гроссмейстера Мече, и та провожает его взглядом, лишенным всякого выражения.

— Печально, если это окажется он.

Макс не может скрыть удивления:

— Ты предпочла бы, чтобы это была Ирина?

— Эмиль при Хорхе с тех пор, как тот был совсем мальчиком. И он очень многим обязан ему. И он, и я.

— Но как же… У них ведь… Любовь и всякое такое…

Меча смотрит в пол, густо засыпанный пеплом ее сигарет.

— А-а, это… — говорит она.

И сразу же, без перехода, начинает о следующем шаге — о том, что произойдет, если Соколов заглотнет наживку. Ни в коем случае нельзя будет спугнуть шпиона, если им и вправду окажется один из этих двоих. В преддверии матча за чемпионскую корону надо сделать так, чтобы Соколов не заподозрил, что еще в Сорренто попал в ловушку. Ну, а после Дублина, разумеется, шпион, кто бы он ни был, не будет больше работать с Хорхе. Найдется способ удалить его — со скандалом или втихомолку, смотря по обстоятельствам. Такие случаи бывали — француз-аналитик на турнире в Кюрасао, где юному Келлеру предстояли встречи с Петросяном, Талем и Корчным, тоже распустил язык. В тот раз именно Эмиль Карапетян разоблачил внедренного. Договорились, что его просто уволят, чтобы никто ничего не заподозрил.

— Это могла быть подстава, — замечает Макс. — Карапетян ловким ходом отводил от себя подозрения.

— Я думала об этом, — угрюмо говорит женщина. — И Хорхе такая мысль приходила в голову.

Тем не менее он очень многим обязан Эмилю, добавляет Меча мгновение спустя. Хорхе было тринадцать лет, когда она убедила Карапетяна стать его тренером. Пятнадцать лет они вместе, пятнадцать лет, где бы ни оказались — в аэропорту, в купе скорого поезда, в отеле, — они расставляют карманные шахматы и изучают ловушки, отрабатывают дебюты, защиты, гамбиты.

— Полжизни, даже больше, моего сына я видела, как они завтракают перед турниром, стремительно, вслепую обмениваясь ходами, воплощая появившиеся ночью идеи или импровизируя на ходу.

— И ты бы предпочла, чтобы утечки шли от Ирины, — мягко замечает Макс.

Меча словно не слышит.

— Он никогда не был особенным ребенком. Ну, или не до такой степени, чтобы это бросалось в глаза. Принято считать, что великие шахматисты умнее прочих людей, но это не так. Исключительность Хорхе проявляется лишь в его способности одновременно думать о нескольких разных вещах… Немцы определяют это специальным понятием — есть у них какое-то длинное слово, оканчивающееся на verteilung… И еще в умении применять абстрактное мышление к числовым рядам.