Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии

— Подлянки не ждать?

— От меня или от Мостасы?

— От вас, разумеется.

— Как бы это у меня вышло?.. Выбора нет. Но на вашем месте я постарался бы найти этого субъекта. И выяснить у него, что к чему.

Барбареско снова переглянулся с Тиньянелло. Потом сожалеюще оглядел костюм, рубашку, галстук Макса, видневшиеся из-под расстегнутого плаща.

— Выяснить, что к чему… В ваших устах звучит особенно элегантно…

Макс в очередной раз подумал: кажется, что эти двое — неизменно плохо выбритые, в мятой одежде, с покрасневшими глазами в набрякших от усталости веках — провели бессонную ночь. А может быть, и не кажется, а так оно и есть.

— Ладно, поговорим о делах поважнее, — бросил Барбареско. — Как собираетесь проникнуть на виллу?

Макс рассматривал влажные, с прохудившимися подошвами башмаки итальянца. В такой дождь носки у него наверняка мокрые насквозь.

— Это уж мое дело, — ответил он. — Мне нужно только знать, где передать вам письма. Если я их раздобуду. Если дело выгорит, конечно.

— Здесь надежное место. Мы будем ждать всю ночь. Внизу в баре есть телефон. Кто-нибудь из нас засядет там до закрытия на тот случай, если будут изменения или новости… Так вы полагаете, что пройдете на виллу без проблем?

— Надеюсь. В Симье, там, где прежде был отель «Регина», состоится ужин. Сусанна Ферриоль приглашена. Это дает мне необходимый временной лаг.

— Все, что нужно, у вас есть?

— Все. Фоссатаро привез превосходный набор отмычек.

Тиньянелло медленно поднял глаза, уставился на Макса.

— Хотелось бы взглянуть, как вы это сделаете, — сказал он неожиданно. — Как справитесь с этим сейфом.

Макс в удивлении вздернул брови. От внезапного интереса угрюмое лицо южанина просветлело и стало почти симпатичным.

— И мне тоже, — сказал Барбареско. — Фоссатаро очень лестно о вас отзывался. Действует, мол, спокойно и уверенно — что с сейфами, что с женщинами.

Кого-то они мне напоминают, думал Макс. Эти двое — их внешность и манеры — вызывали в памяти какой-то смутный, ускользающий образ. Но ухватить ассоциацию он не мог.

— Это не так интересно, как может показаться, — ответил он. — И к женщинам, и к сейфам требуется подход неспешный и вдумчивый. Успех зависит прежде всего от терпения.

Барбареско обозначил улыбку. Ответ ему, судя по всему, понравился.

— Мы желаем вам удачи, сеньор Коста.

Макс окинул его долгим взглядом. И наконец понял, кого напоминают ему эти двое, — вымокших под дождем уличных псов.

— Думаю, да. — Он снова вытащил портсигар и, открыв, протянул его итальянцам. — Думаю, желаете.

Она появляется во второй половине дня, когда Макс готовит снаряжение для ночного предприятия. При звуке звонка он смотрит в глазок, надевает пиджак и открывает дверь. На пороге с улыбкой, сунув руки в карманы куртки, стоит Меча Инсунса. И выражение ее лица, как если бы не было всех этих протекших лет, напоминает Максу — хотя, быть может, это у него в голове путается сейчас прошлое и настоящее — тот день, сорок лет назад, когда она возникла в дверях пансиона «Кабото» в Буэнос-Айресе, нагрянув к нему под тем предлогом, что пришла за белой перчаткой, которую сама же засунула в карман его пиджака на манер платочка или диковинного цветка перед их танго в салоне «Ферровиария». В памяти Макса оживает былое, когда он смотрит, как она переступила порог и как ходит теперь по номеру, медленно оглядывая все вокруг со спокойным любопытством, как наклоняет голову, рассматривая строгий и упорядоченный мир Макса, как останавливается перед окном с видом на Сорренто, как гасит улыбку, задрожавшую на губах при виде предметов снаряжения, которые Макс разложил на кровати со скрупулезной методичностью солдата, готовящегося к бою и унимающего этим ритуальным педантизмом зуд беспокойства, — маленький легкий рюкзачок, фонарик, тридцатиметровую бухту нейлонового троса с узлами, набор инструментов, темную одежду и спортивные туфли, собственноручно вымазанные им сегодня черным гуталином.

— Боже мой, ты и вправду собираешься сделать это, — произносит Меча.

Произносит с задумчивым удивлением — так, словно до этой минуты не верила в его обещания.

— Разумеется, — просто отвечает он.

В его тоне нет ничего притворного или деланого. И сегодня ему не хочется рядиться в доспехи героя. С той минуты, как он принял решение и нашел — или думает, что нашел, — способ его осуществить, им безраздельно владеет полное спокойствие. Он вверился судьбе. В душе его царит мир, а риск и страх совершить ошибку или потерпеть неудачу — все это бесследно растворилось в напряженном поле неминуемого. И Меча Инсунса, и Хорхе Келлер, и заветная книжка Михаила Соколова оттеснены сейчас на периферию сознания. В счет идет лишь тот вызов, который Макс Коста — или тот, кем он был он некогда, — как перчатку, бросает в постаревшее лицо этого седоватого господина, время от времени отражающееся в зеркале.