Су Тун - Рис

– Куда его тащишь, Крепыш? – удивилась Ци Юнь. – Это ж новый работник.

– Такого поганца в работники взяли?

– Отец постарался. Считает, он честный.

Крепыш глухо хрюкнул и выпустил руку У Л ун’а:

– Тогда берегитесь, на честного он не похож.

– Так ты знаешь его? Он воришка?

Крепыш хитро хмыкнул:

– Пожалуй, похуже: гляжу я в глаза его словно в свои.

– Ну и что?

Крепыш выставил вверх большой палец:

– Меня все бояться, и вы его тож опасайтесь.

У Л ун, свесив голову, вышел на внутренний двор. Прицепился ко мне чертов пес. У Лун в кровь искусал пересохшие губы. Нет, я его точно убью. Исступленно толкнув дверь в покои, У Л ун обернулся. Качая плечами, Крепыш направлялся к воротам. Ци Юнь надрывалась вослед:

– Если нам ты желаешь добра, то скажи досточтимому, чтобы Чжи Юнь отпустил. Сколько можно за «драную тапку» держать? Аль не тошно?

На ложе, вцепившись руками в копну перепутанных липких волос, громогласно стенала Чжи Юнь:

– Как болит! Я от боли помру.

Её нарочито страдальческий вид показался У Л ун’у забавным. Присев перед ложем, он взялся снимать с неё туфли.

– Болит-то где, барышня?

– Всюду болит, помираю! – завыла Чжи Юнь, удивленно тараща глаза.

– Убирайся! – она засучила ногами. – Ты кто, чтоб меня разувать? А на ложе не хочешь забраться?

– Нет, я не посмею, – У Л ун с превеликим трудом сдернул туфлю за длинный каблук. – Мне за вами ухаживать ваша сестра наказала. Вы вроде больны? Вот и спите.

Чжи Юнь неожиданно вскинула ногу, ударив У Л ун’а в лицо. Тот, прикрывшись руками, отпрянул, не смея дать волю нахлынувшей ярости.

– Все мужики, твою мать, ко мне липнут. Я что вам, такая доступная?

– Так уж и все? – горько хмыкнул У Л ун. – Никогда к вам не лип.

Он налил в миску теплой воды, обмакнул полотенце, под ал его барышне:

– Видимо, вы на кого-то сердиты. Утрите лицо, успокоит.

Слова эти, видно, встревожили свежую рану – Чжи Юнь, наподдав по подушке, визгливо захныкала:

– Мне не сердиться? От злости помру! Он ударил меня, «волчье сердце, собачья душонка». За что? Столько лет я при старом козле, а он бить меня? Бить?!

У Л ун’у открылась причина слезливого гнева: почтенный ударил Чжи Юнь. Неизвестно куда, безразлично за что... И чего убиваться? Мужик врезал бабе – обычное дело. Как есть подел ом. С холодной усмешкой, едва проступавшей у краешков рта, У Л ун потихоньку направился к двери.

– Со мной, твою мать, посиди! – закричала Чжи Юнь, запустив в него мягко ударившей в спину подушкой. – Вот так ты за мною ухаживаешь?

У Лун в ысунул голову из-за дверной занавески:

– Вам, барышня, спать бы. Негоже мне здесь оставаться.

– Вот выдумал: гоже-негоже. Плевать! Тут всё тело болит, он куда-то помчался.

– Что я могу сделать? – У Л ун сдвинул брови, прин яв озабоченный вид. – Может лекаря вам? Ну, там травки какие.

– Какие там травки? Меня разотри! – на лице у Чжи Юнь заиграла шальная улыбка. – У Л ун, ты меня разотри. Видишь, я не боюсь. Ты чего испугался?

Проворные пальцы с покрытыми розовым лаком ногтями плясали у самой груди, торопливо расстегивая изумрудное платье. У Л ун, раскрыв рот, одурело таращился на белоснежные, в черно-бордовых отметинах груди. В глотке забулькало, сердце забилось. У Л ун опустил занавеску.

– Дурень никчемный!

За занавеской проклятья сменялись раскатами смеха. Краснея, У Л ун наподдал по стене кулаком. На душе было муторно. Перед глазами маячили черно-бордовые пятна. Откуда они на груд ях?

У Л ун был от юности не избалован подобными зрелищами. Нет, бывало в селении Кленов и Ив, что такие же бабы блудили в стогах за околицей с мимопроезжими рисоторговцами и кустарями. Наутро мужчины гоняли блудниц по дороге с серпом или дрыном в руках, а те мерзко визжали, как кошки весною на крышах. Но всё это было в убогой и дикой, лишенной порядка деревне. А полуоткрытые груди Чжи Юнь, пополняя чреду унижений, оставивших раны на сердце, явили У Л ун’у распущенность города.

Ночь напролет он крутился на драной подстилке. Похоть веревкой опутала юное тело. Рдел на лице нездоровый румянец. Таились во мраке безумные мысли. Ближе к утру он почувствовал в воздухе темного зала приторный дух срамной жижи. Как стыдно.