Сара Миллер - Я знаю все твои мысли

— Ну ладно, — весело говорит Молли, — увидимся в полвосьмого. — Она кладет ему на ладонь маску собаки и смыкает пальцы. — Отдаю тебе на хранение.

— У нее красивая задница, — говорит Каллен, когда она уходит. Но в его голосе есть что-то странное. Это комплимент, но я вижу, что ее замечание о «наследнике империи чизкейков» задело его за живое. И теперь он пытается убедить себя в том, что она всего лишь девчонка, больше ничего. На шее Каллена пульсирует маленькая жилка. Гид понимает, что слова Молли его задели. Она нашла прореху в его золотой кольчуге. Прореху из заменителя сахара и обезжиренного творога. Он представляет ее зад. Дело не в том, что у нее красивый зад, а в ее походке. Она ходит так, будто весь мир принадлежит ей. Будто на нее никто не смотрит.

Гид бежит по шоссе 215, ведущему к зданию театра, воодушевленный только что сданным сочинением о «Моби Дике», которое, по его мнению, недурно написано. И тут на него снисходит озарение, столь блестящее и столь очевидное, что он подскакивает. После пяти репетиций пора уже начать играть как следует. То есть обниматься и прочее. Он произносит про себя, радуясь собственной смелости: леди и джентльмены, меня зовут Гидеон Рейберн, и настало время отступить от сценария!

Что до меня, я уже готова к тому, чтобы сексуальное напряжение переросло собственно в секс. Если забыть о моих чувствах к Гидеону, это вполне естественное развитие ситуации. К тому же, претенциозные испанские драматурги наверняка писали эти двусмысленные комментарии не просто так!

Войдя в здание театра, он видит, что Молли сидит на одном из маленьких кубиков из плексигласа и ждет, шепотом повторяя свою роль. Гидеон все так хорошо спланировал, даже придумал первую реплику — не слишком воодушевляющую, но для начала совсем не- плохую:

— Здание театра просто уродское, правда?

Но Молли останавливает его, подняв указательный палец.

— Que nunca olvides este cancion, la cancion de la Guerra, la cancion de los muertos, — бормочет она. (Это означает: мы никогда не забудем эту песню, песню войны, песню мертвых.) — Господи, какая несусветная чушь. — Она закрывает сценарий и кладет его на колени. Сегодня она опять в юбке: мягкая коричневая ткань оттеняет белизну ее кожи. — Театр «Поллард», — говорит она, — действительно уродское здание. Эди говорит, что оно похоже на плод любви формочки для льда и рулетки из казино.

Гид хмурится.

— Не думал, что Эди такая извращенка.

Молли обмахивается сценарием на манер веера.

— Кажется, про «плод любви» это я добавила. Но идея исходила от нее. — Она похлопывает его сценарием по плечу. (Молли так нравится «быть актрисой». Может, она надела юбку, потому что запала на Гида, но лично мне кажется, что она чувствует себя звездой и потому решила приодеться.) — Наверное, надо тебя предупредить: Лиам валяется на полу в зале для репетиций, пьяный в стельку.

Молли встает. Гид замечает, что у нее красивые лодыжки. Или он заставляет себя увидеть, что у нее красивые лодыжки? Нет, нет, решает он, следуя за ней и глядя на ее ноги. Конечно, они не волнуют его так, как грудь Пилар, но у нее бесспорно симпатичные лодыжки. Лично я, как девчонка, считаю, что гораздо лучше иметь красивые лодыжки, чем большую грудь. Серьезно. Лодыжки не отвиснут.

Когда они заходят в зал, Лиам перекатывается на бок и вымучивает слабую улыбку. Даже весь в пыли, лежа на полу в маске собачьей морды, он все равно чертовски хорош. Гид даже начинает испытывать к нему благосклонность. Он мысленно посылает сигнал Лиаму Ву: «Жизнь тяжела, но пусть твоя красота, которая досталась тебе в совершенно несправедливой пропорции, сделает ее легче». Гид расщедрился: он ощущает уверенность в себе. У него все получится.

— Эй… послушай, Молли, — говорит Гид, — думаю, нам пора начать репетировать пьесу, так сказать, ближе к тексту. По-моему, пора переходить к… — Тут он приподнимает бровь, и это выходит у него даже сексуально.

— К движениям, — выпаливает он. Гид не знает, говорит ли он то, что нужно, он знает лишь одно: еще никогда в жизни он не вел себя так храбро.

От Лиама это тоже не ускользнуло. Он, хоть и проспиртован насквозь, начинает шевелиться. Окосевшие глаза немного фокусируются с выражением похотливого любопытства. Он чувствует тайный план, замысел, связанный с сексом и интригой.

Что до Гидеона, ему плевать на Лиама. Он видит только одно: Молли его предложение по душе.

— Хорошо, — говорит Молли, и Гид готов поклясться, что слышит, как она пытается унять дрожь в голосе, — давайте начнем.