Алан Ислер - Жизнь и искушение отца Мюзика

У дверей Энджи под навесом от дождя был устроен источник со святой водой и изображением Святого Сердца, гипсовая луковица, выкрашенная в красный цвет. Мое собственное, человеческое, сердце сжималось от страха, в ожидании трудного сражения.

И все-таки я позвонил в дверь. Открыл священник с усохшим лицом, сморщенным, как печеное яблоко, ростом с заморыша-второклассника.

— Вы, должно быть, отец Мюзик, — сказал он. — Входите, вы совсем промокли. — Рукопожатием, неожиданно сильным, он перетянул меня через порог. — Я отец Фипс, Филип Фипс, к вашим услугам. По прозвищу «Старый Пип-Пип», как меня называют непослушные мальчики и девочки из хора при церкви Святого Креста, храни их Бог. — Он улыбнулся, от улыбки глаза его скрылись в лучиках морщин и на желтых зубах появились пузырьки слюны.

— Я зашел навестить мисс Мориарти.

— Конечно. Как и я. Позвольте мне ваш макинтош. Я повешу его там, на крючок.

Это было целое дело — снять мой макинтош. Мы стояли в крошечной прихожей, где двоим никак не разойтись. Передо мной была лестница на второй этаж, позади нее — короткий тусклый коридор, ведущий, как я полагал, на кухню. Я положил цветы и банку конфет на ступеньку лестницы и позволил коротышке помочь мне раздеться. На полочке под зеркалом в крашеной раме была выставлена пластмассовая статуэтка Девы Марии, основание украшала надпись: «Сувенир из Лурда». Рядом висели разрисованная яркими красками тарелка с изображением мучений Св. Себастьяна и отретушированная фотография Пия XII с тонкой улыбкой на губах. К стене напротив была прикреплена маленькая латунная голова оленя, величиной с кулак, из нее росло несколько крючков, за один из которых Пип-Пип, стоя на цыпочках, как раз и цеплял мой макинтош.

— Это, надеюсь, гостиная? — сказал я, направляясь к двери.

Он остановил меня.

— Мы не можем сейчас войти туда. Мой собственный визит был внезапно прерван. — Он взглянул на свои часы. — Я должен буду уйти через минуту-другую. Нет конца Христовой работе, которую нужно делать. — Он встал на цыпочки, приложил руку ко рту и зашептал мне в ухо: — Сейчас с ней сестра из окружной больницы. Перевязывает рану Она не хочет заживать. Доктора озадачены. Это что-то вроде стигмата. Попомните мои слова, это гораздо больше присуще нашей Церкви, чем их.

Он нелепо подмигнул, на его желтых зубах снова запузырились слюни. В его дыхании был намек на причастие и полузабытый запах машинного масла, которым в давние времена я смазывал мой велосипед.

Мы стояли в неприятной близости друг к другу, он выжидательно уставился на меня. И тут я испытал непреодолимое искушение похлопать его по голове.

— Странно, что мы никогда не встречались, — сказал он. — Я не раз приезжал в Холл. Но вы, кажется, истинный затворник, погруженный в богословские вопросы. Однако я слушал вас однажды на лекции у кардинала Ньюмена. Вы представляли этого американского парня, отца Тримбли, правильно? Или Трембли? Что-то вроде того. Это было очень, очень давно. Помнится, он говорил о Г.-К. Честертоне. Нет, прости меня, Господи, я соврал. Его лекция была о Хилэре Беллоке, да, сейчас я вспомнил. Она называлась «Беллок, непризнанный апостол терпимости». Очень интересно, очень.

— Я никогда не посещаю лекций.

— Я часто видел вас и в других местах. Но, приезжая в Холл, имел дело с другим французом, этим вашим «заместителем командующего», отцом Бастьеном. Славный малый, соль земли. Но, между нами, — тут он покрутил указательным пальцем у виска, — не думаю, чтобы его духовное рвение достигало верхнего этажа.

— Отец Бастьен две недели назад ушел на покой. Проблем стало многовато для такого мягкого человека, как он. Вернулся во Францию, живет спокойно на маленькой ферме своей сестры и безмятежно пьет вино из собственного винного погреба.

— Значит, в Холле открылась вакансия? — взволновался он. — Тогда могу ли я просить вас подумать обо мне? Я — рабочая лошадка.

— Сейчас, отец, у нас все смешалось: отец Бастьен уехал, а мисс Мориарти еще болеет. Но их отсутствие помогает мне сосредоточиться. Я обдумал несколько идей организационного порядка — нужно ведь ввести Бил-Холл в новое тысячелетие, пусть и с опозданием. Но я буду иметь вас в виду, не беспокойтесь. Вы ведь в Святом Кресте, не так ли?

— Увы, грешен… — Пип-Пип хихикнул, брызнув слюной. — Старая шутка, — объяснил он. — Что бы с нами было без капли юмора, не правда ли?

— В Евангелии часто упоминаются слезы Иисуса, но нигде не говорится, что Спаситель смеялся, — ответил я сурово.