Алан Ислер - Жизнь и искушение отца Мюзика

(«Скажу тебе, Эдмон, — сообщил по секрету Тумбли, — что его дыхание мерзко смердило. Сточная канава! Все, что я мог сделать, чтобы оградить себя, это отвернуться и выказать ему мое отвращение».)

Металлическая решетка с грохотом захлопнулась.

— У меня нет других новостей, кроме Благой вести, Евангелия. Я проехал весь этот путь, чтобы принести тебе духовное утешение, молиться с тобой, помочь тебе найти силы, в которых ты нуждаешься, чтобы пережить время испытаний.

Аристид поднял беспокойные глаза к потолку.

— О Фред, — прохрипел он, — я сойду с ума! — И в ярости повернулся к Тумбли. — Ты дьявол! Ты пришел сюда не для того, чтобы помочь мне, но чтобы мучить меня!

Он схватил крест Тумбли, сорвал с его шеи, разломал цепочку и швырнул все на пол. Потом Аристид стал смеяться: он хлопал в ладоши и хохотал во все горло. Слезы текли по его лицу. Он бил себя кулаком в грудь, рвал на себе волосы, он смеялся и смеялся.

Тумбли поднял крест и поцеловал его. Справившись наконец со своими больными суставами, он встал и направился к двери.

— Я ухожу, — сказал он и постучал в решетку, вызывая охранника. — Отдохни день-два и успокойся. Помни, самый великий грех — отчаяние. А я тем временем буду молиться за тебя, обещаю.

В ответ он услышал еще более безумный смех.

— Я оставил его немного подергаться, а потом, Эдмон, отправлюсь к нему снова, — с удовольствием рассказывал Тумбли. — Я прихватил его за волоски на лобке, и это истинный факт, как говорят мои студенты. — Тумбли позвонил мне сразу после своего визита в тюрьму и, конечно, за мой счет. — Хотел тебя немедленно проинформировать.

— Ушам своим не верю! «Волоски на лобке»? Ты кто — Фред Тумбли, посвященный в духовный сан в истинной Церкви, смиренный слуга милосердного Спасителя, обладатель Силы и Славы, или ты оборотень, слуга Сатаны? Может ли быть, что отец Фред Тумбли торжествует, потому что держит за яйца нашего старого друга и может, если захочет, сдавить их? Это и есть Сила? Тогда в чем заключается Слава?

— Это всего лишь фигура речи, — раздражаясь, ответил Тумбли. — Слова. Воздух.

— Как и Нагорная проповедь?

— Дай мне сказать, Эдмон! Христа интересуют не наши слова, а то, что мы пишем в наших сердцах.

— Эквивокация [196] Эквивокация — сознательная логическая ошибка, когда одно и то же слово или выражение употребляется в разных значениях, при этом делается вид, что в него вкладывается один и тот же смысл; в частности, используется для ухода от прямого ответа. , Фред?

— Да, и это веками спасало многих из нас во времена тяжких испытаний.

— Совершенно верно. Но эквивокация — это привилегия обвиняемого, а не его судей.

Тумбли даже не пытался скрыть раздражение.

— Мы оба знаем, что Попеску жулик. Ты предпочитаешь смотреть на это сквозь пальцы, но ты это знаешь. Ладно, я первый готов оставить кесарю преступления, совершенные против него, но в делах, касающихся Христа, я адвокат Христа. Этот до сих пор неизвестный шекспировский текст принадлежит Бил-Холлу. Попеску присвоил его, и нельзя допустить, чтобы он нагрел на нем руки. Вот главная установка.

Не было ни малейшего смысла что-то доказывать ему.

— Ты видел скульптуру на той стороне реки?

— Какую скульптуру?

— Ту, о которой говорил Аристид, когда просил, чтобы ты взглянул на нее.

— А, эта, — неприязненно произнес Тумбли. — Вообще-то видел. Это довольно невнятная дребедень, сотворенная, как и следовало ожидать, неким евреем, психом, который провел какое-то время в сталинских лагерях. Шумский? Шимпский? Нет, Шемякин. Скульптура представляет собой тюремное окно, забранное решеткой, и ты смотришь в это окно на Кресты с того берега реки. Да, и там еще по обе стороны зарешеченного окна по сфинксу, они как бы смотрят друг на друга. И половина лица каждого сфинкса, обращенная к Крестам, это череп. Вот что я там увидел, да еще мемориальные доски, с цитатами из Сахарова, Ахматовой и других о демократии, терпимости и мире. Пустая болтовня о темных силах и смерти.

— Наверное, скульптура не твой конек, — предположил я саркастически. — Аристиду она что-то говорила. Думаю, он вспоминал ее, разговаривая с тобой. Наверное, мы на Западе действительно получили свободу по воле случая.

— Дай мне сказать. Я хорошо разбираюсь в искусстве, если вижу его. Мой гид сказал, что тот парень живет сейчас в Нью-Йорке. Где ему самое место. Еще одна история еврейского счастья.

Какой смысл с ним говорить?

— Что ты собираешься делать дальше?