Санджай Гупта - Тяжелый понедельник

Из операционной Пака привезли в неврологическое отделение интенсивной терапии, где вокруг наставника тотчас сгрудилась разноликая и разноплеменная толпа его верных резидентов. Рядом с кофейником и микроволновкой на сестринском посту кто-то из них положил коробку с разными сортами чая. Черный «Эрл Грей» — для пакистанцев и индусов, зеленый — для корейцев, рейбуш — для африканцев. Молодые люди пили чай, суетились и ждали пробуждения учителя. Разнообразно коверкая английский язык, они обсуждали возможные варианты послеоперационного сценария, волнуясь за человека, который твердой рукой вел их по нелегкой жизни на новой родине.

— Хорошо, что опухоль оказалась далеко от полей Бродмана сорок четыре и сорок шесть, — профессорским тоном изрек один из них.

— Да, но что будет с тонкими движениями, без которых он потеряет квалификацию? — возразил голос с резким британским акцентом.

— Это зависит от того, насколько радикально оперировал доктор Хутен — удалил ли он всю опухоль или постарался сохранить функции мозга? — произнес другой голос с рубленым, как у Пака, акцентом.

Дело кончилось тем, что сестры выпроводили их из палаты.

Проведя в операционной почти двенадцать часов, Хутен вышел из больницы и сел в свой «вольво». Он страшно устал, но был очень доволен, что сумел удалить глиобластому почти целиком. Еще недавно после такой операции он вернулся бы в свой кабинет и занялся делами, но сейчас он был измотан до предела. Он пытался утешить себя тем, что его выбила из колеи необходимость оперировать друга и коллегу, но в глубине души понимал, что это неправда. Во время любой операции — как только включалась лампа, как только он начинал смотреть в рану сквозь увеличительные стекла микроскопа на обложенную голубоватым бельем опухоль — больной для него как человеческое существо исчезал. Оставалось только операционное поле, маленький прямоугольник живой ткани, чисто медицинская проблема — опухоль, которую надо было резецировать, аневризма, которую следовало клипировать. Правда заключалась в том, что он постарел и сдал. Теперь он уже не мог без устали тянуть весь этот воз круглые сутки, как это было, когда он стал главным хирургом больницы.

Но что греха таить, сегодняшней операцией он мог гордиться. Глядя в микроскоп на небольшое трепанационное отверстие, он рассек твердую мозговую оболочку и раздвинул сильвиеву борозду. Для того чтобы войти в среднюю мозговую ямку, он приподнял и отвел в сторону височную долю. Обнажив опухоль, отделив ее от окружающих здоровых тканей биполярным электрокаутером и обложив шариками, он принялся с помощью ультразвукового аспиратора мелкими порциями удалять опухоль из мозга коллеги. Для того чтобы ориентироваться в массе мозга, Хутен пользовался стереотаксическим зондом, похожим на тонкий электронный термометр. На конце зонда помещались два отражательных шарика, два своеобразных глаза — они фиксировали и выдавали изображения, которые Хутен сравнивал с трехмерным МРТ-изображением на экране, укрепленном у ножного конца операционного стола. Наблюдая положение зонда относительно исходных границ опухоли, Хутен понимал, где находится в данный момент. Это было что-то вроде глобальной системы навигации Джи-пи-эс — только внутри головного мозга. Опухоль и визуально отличалась от окружавшей нормальной ткани более интенсивным серым и пурпурным цветом. Когда Хутен — визуально и по приборам — убедился, что удалил ее настолько, насколько это было возможно, он передал инструменты операционной сестре. «Игры головы» — так называли резиденты эту трехмерную навигационную систему. Поначалу Хутену не нравилась эта новомодная технология — электронная игрушка, замаскированная под операционный инструмент. Однако за пару лет он освоился с этой игрушкой. «Оказывается, даже такой старый пес, как я, может учиться новым фокусам», — подумал Хутен. В течение пяти минут он молчал, сосредоточенно глядя в рану и тщательно орошая ее через тонкий катетер. Сейчас он пытался разглядеть те кусочки опухоли, которые могли ускользнуть от электронного ока приборов и которые он мог теперь обнаружить непосредственно. Хутен искал также мелкие красные капельки — участки возможного кровотечения. В течение этих пяти минут в операционной стояла мертвая тишина. Убедившись, что все в порядке, Хутен сделал знак резиденту: можно зашивать рану.

Несмотря на все это, он прекрасно понимал, что просто физически не мог удалить все клетки глиобластомы. У этой опухоли не было четких контуров и ясных границ, как у некоторых других доброкачественных и злокачественных новообразований. Злокачественные клетки глиобластомы прятались от Хутена в складках и бороздах ткани, определявшей ум и характер упорного, стойкого человека, которым главный хирург искренне восхищался. По пути домой, слушая выпуск Си-эн-эн, Хутен с горечью думал, что, даже сделав все, что было в человеческих силах, он не избавил Пака от опухоли. Иногда остатки опухоли начинали бунтовать тотчас после операции, словно обидевшись на непрошеное вторжение. Иногда же оставшиеся клетки до поры до времени дремали, чтобы потом взорваться яростным ростом.