Они стояли в холле просторного особняка в Белгрейвии, в котором Кельвин собирался свить семейное гнездышко с Дакотой. Их окружали многочисленные чемоданы, все из одной коллекции. Два водителя, которые помогли занести вещи в дом, только что закрыли за собой парадную дверь. Не прошло еще и мгновения, как он на руках перенес жену через порог. У него в кармане по-прежнему лежал заграничный паспорт, шея была намазана защитным кремом от загара, на нем все еще были шорты и сандалии, отчего он чувствовал себя особенно нелепо в свете шокирующего откровения, что медовый месяц определенно подошел к концу.
– Мы женаты всего две недели! – запротестовал он.
– Ну-у, поверь мне, дорогой, мне это показалось годом, – промурлыкала Дакота.
– Тогда какого черта было затевать медовый месяц? Почему ты не бросила меня при выходе из церкви?
– Нужно было все сделать как следует, дорогуша. Я-а ж не могла позволить, чтоб ты заявил, что я-а отказала тебе в близости, а судья б объявил, что наш брак недействителен.
Мысли в голове Кельвина посыпались и зазвенели, словно монеты из игрового автомата при крупном выигрыше. Так вот почему она так старалась! Кричала, визжала и призывала Господа Всемогущего дать ей сил. Она никогда так не кричала, когда они занимались любовью до свадьбы. Вообще-то раньше она довольно равнодушно относилась к сексу, и Кельвин, будучи мужчиной занятым, всегда это ценил. Однако внезапно она ощутила потребность заявить всему миру о своих усилиях. Другие постояльцы гостиницы начали жаловаться, Кельвину пришлось выкупить все номера вокруг и компенсировать ущерб пожилой паре, которая утверждала, что всю ночь не сомкнула глаз. Он хотел провести медовый месяц в одном из своих многочисленных особняков, но Дакота настояла на том, чтобы они остановились в крупном отеле. Теперь он понял, зачем ей это было нужно.
– Кельвин, я-а уверена, что в Венеции все знают, как жа-адно ты использовал мое бедное слабое тело. Я-а была просто ребенком, милым невинным ребенком, а ты затрахал меня до полусмерти.
Кельвин изумленно смотрел на жену. Описать ее можно было по-разному, но слова «милый невинный ребенок» к ней никак не подходили. Тридцати четырех лет от роду, выше шести футов ростом, гламурная, умудренная опытом и, как оказалось, хитрая как змея. В аристократических семьях Конфедерации девушек готовят к борьбе с детства. В конце концов, прошло всего шесть поколений с тех пор, как их прапрапрапрабабушки столкнулись лицом к лицу с новым жестоким миром, имея единственной защитой свою внешность и сильно развитый аристократизм.
– Я-а с тобой развожусь, милый, – мурлыкала Дакота. – И на развод я-а подаю в Городе ангелов, а это означает, что я-а получу половину.
Кельвин напряженно думал. Неужели это возможно? Они женаты две недели, ради всего святого. Половину? Не может быть.
– На каком основании? – спросил он.
– Умственная жесткость.
– Умственная жестокость! – взорвался Кельвин.
– Ага-а.
– Когда это я был к тебе жесток? – поинтересовался он.
– Никогда, дорогой, вот только ты мне до полусмерти надоел болтовней о том, какой ты умный, и все такое, – ухмыльнулась Дакота. – Мы это оба знаем. Но, к счастью для меня, никто больше этого не знает, и, поскольку у тебя репутация самого мерзкого, жестокого и безжалостного человека на телевидении, я-а не думаю, что суд придется долго убеждать, что ты относился к своей милой невинной жене так же, как к своим тупым конкурсантам.
Поняв, что до сих пор держит в руке одну из сумок, Кельвин поставил ее на полированный мраморный пол.
– Может, пройдем в комнату, присядем? – предложил он.
– Не-а. Я-а уезжаю, меня ждет машина.
– Что? Прямо сейчас?
– Даже скорее, если получится.
– Ты спланировала все это с самого начала? – спросил Кельвин.
– Конечно.
– С самого начала? Три года назад?
– Ага-а.
– То есть ты вообще никогда меня не любила?
– Еще чего!
Кельвин вдруг ясно вспомнил период ухаживания. Бокал шампанского, пролитый на него на показе Версаче, благодаря которому он впервые заговорил с ней…
«Мне так жаль, боже! Я-а вас забрызгала? Какая ж я-а неловкая!»
Неужели она это подстроила? В то время она казалась обезоруживающе откровенной и честной, она так спокойно вытирала его салфеткой и, ничуть не смутившись, хихикала, как все аристократки с Юга, которых учат этому с колыбели. Такое невозможно сыграть. Однако выходило, что все-таки сыграла.
– Ну а как насчет Бискайского залива? Ты и тогда меня не любила?
Читать дальше