Сергей Аман: Журналюги

- Сережа? – раздался немолодой голос. Он узнал по интонации Герберта Ивановича, Наташкиного отца.

- Да.

- Здравствуйте, Сережа. Скажите, пожалуйста, Наташа с вами?

- Какая Наташа?

- Наташа Гусева. Она ведь уехала с вами?

Наташка отчаянно делала Оглоедову знаки, что ее нет.

- Д-да, она уехала со мной, но в метро мы расстались, она поехала к какой-то подруге. Вы извините, я сейчас не могу говорить, - и Оглоедов положил трубку.

Наташка сразу сказала:

- Только не отдавай меня им!

- Хорошо, но надо что-то придумать.

- Не надо ничего придумывать, меня нет и ты не знаешь, где я!

- Но… - и тут опять зазвонил телефон.

- Не бери трубку! – крикнула Наташка. Но Оглоедов, помедлив, все-таки поднял ее.

- Сережа, это Герберт Иванович, Наташин папа. Вы меня извините, я понимаю ваши чувства к Наташе, но рядом со мной сейчас находится Витя, а она любит его и то, что случилось между ними сегодня, это просто размолвка, недоразумение. - Голос его обволакивал Оглоедова, как голос истинного дипломата. Да, впрочем, он и был дипломатом. Наверное, тут свою роль сыграло его имя. Его отец Иван, Наташкин дед, был в восторге от писателя-фантаста Герберта Уэллса, приехавшего в молодую послереволюционную Россию и встретившегося с Владимиром Лениным. Всем сердцем принявший новую справедливую для трудящихся власть, молодой рабочий парнишка каждый приезд какого-нибудь известного деятеля с Запада считал знаком скорой мировой революции. А Уэллсом он еще и зачитывался. И своего вскоре родившегося первенца он без раздумий назвал Гербертом. А имя, оно ведь очень сильно определяет будущее своего носителя. Как вы лодку назовете, так она и поплывет. И Герберт Иванович, получив прекрасное образование от советского государства, стал его полномочным представителем. Правда, не совсем полномочным, так как до уровня посла он не дослужился. Но как один из представителей первого социалистического государства объездил много стран и в конце концов оказался во Франции, где у него и родилась дочка. Наташка была поздним и оттого особенно любимым ребенком. Да и она в отце души не чаяла. В Союзе, где за ними оставалась квартира в центре Москвы, они бывали наездами. А когда его отозвали на родину, Наташка, окончившая школу при посольстве в Париже, как раз была в возрасте, когда надо было определяться с будущим. Знание французского помогло ей легко поступить в МГУ. Она, конечно, хотела учиться в МГИМО, то есть пойти по папиным стопам, но он отговорил ее, посоветовав стать журналистом. Так они и оказались с Оглоедовым в одной группе. И сейчас Герберт Иванович рассказывал, как он искал Наташу в общаге, где встретил Витю, как они с ним обошли все комнаты, где мог быть он, Оглоедов, и как студенты-однокурсники подсказали им, где его можно найти и даже дали телефон Павы, который раздавал его направо и налево, будучи натурой широкой и бескорыстной.

- Сережа, мы ведь знаем, что Наташа с вами. Сейчас она в таком настроении, что не хочет никого видеть, но скоро это пройдет, и что вы будете с ней делать? – Оглоедов понимал всю правоту старого дипломата и, решившись, сказал:

- Хорошо, пусть она решает сама. Я передаю ей трубку.

Наташка подошла к телефону с обреченным видом. Слушала она недолго, за все время разговора несколько раз проронив тихое и покорное «да». Как понял Серега, Герберт Иванович передал трубку Вите, и весь противоборствующий пыл Наташки тут же растворился в воздухе. Она подняла глаза на Оглоедова и протянула ему трубку телефона: «Тебя». Он взял ее. В трубке зазвучал голос Герберта Ивановича:

- Сережа, Наташа нас ждет. Назовите, пожалуйста, адрес, где вы находитесь, – Серега деревянным голосом назвал адрес. - Не беспокойтесь, мы скоро будем.

Облегчения Оглоедов не почувствовал. Наоборот – на него навалилась какая-то тупая тяжелая обреченность. И все время, пока они с Наташкой ждали, а потом вышли на улицу встречать прибывающих, он пытался ее перебороть и казаться легким человеком, беспечно принимающим удары судьбы. Под фонарем он завалился на газон с уже жухнущей августовской травой, обрамляющей тротуар у проезжей части. Закинув руки за голову, он смотрел в темное ночное небо с редкими звездами. Наташка маячила рядом. Наконец подкатила черная «Волга». Оглоедов поднялся. Вышедший из машины Герберт Иванович пожал Сереге руку и сказал, что всегда будет рад видеть его в своем доме. Потом обернулся к Вите, который тоже вышел из автомобиля и что-то, приобняв, тихо говорил Наташке, и сказал: