Марлон Брандо - Тигр Железного моря

— Барни, друг мой, ты не видишь реальности. Ниггер в Гонконге вне закона. Вот прямо сейчас я могу застрелить тебя и выбросить твой черномазый труп в воду на глазах у морской полиции, и эти ребята лишь улыбнутся, отвернувшись. Что может меня остановить?

— Моя бритва.

— Я застрелю тебя, пока ты спишь…

— Ты что — чокнутый?

Солнце поднялось выше, рассеивая плотную завесу тумана. По лицу Энни струился пот, он стоял, скрестив на груди огромные руки. Барни сник, тело его казалось мешком черных костей, он смотрел на восток поверх крыш Каулуна, туда, где простирался океан.

— Я собираюсь в Лос-Анджелес, — сказал Барни, — и там продам шхуну. Или в Сан-Диего, там у меня есть один знакомый, и я продам ее со всеми потрохами. А потом отправлюсь домой. Я хочу купить домик на берегу реки.

Энни молча смотрел на Барни. У того случались подобные умопомрачения, и в такие моменты он был похож на сумасшедшего.

— Больше не хочу здесь болтаться, — прошептал Барни, обращаясь к детям, облепившим борта джонки, на которой сушилась рыба. — Иначе подохну в какой-нибудь опиумной берлоге. Хочу вернуться домой.

— Ах ты, грязная задница, — промолвил Энни, — сколько раз я говорил, чтобы ты завязывал с опиумом.

— А где еще деньги брать?

— Надо оружие перевозить, на нем можно хорошо заработать, — ответил Энни.

— Мать твою… ты же его воруешь. Воруешь у американской армии, — возмутился Барни.

Барни умел настраивать пианино и играть на нем. В те минуты, когда на море был штиль, они могли весь день напролет играть в четыре руки: Барни брал нижний регистр, Энни — верхний. Но жара и влажность пагубно влияли на инструмент. Он был изготовлен в Джексоне, штат Мичиган, и отличался очень хорошим звуком, вписывавшимся в акустику салона. Барни-то всю свою юность играл на пианино в салоне парохода, курсировавшего по Миссисипи. У него был абсолютный слух, но это нисколько не мешало ему играть даже на расстроенном пианино. Энни же такого выносить не мог.

— Барни, ты же лучший пианист как среди черных, так и среди белых, — сказал Энни.

— Ты мне зубы не заговаривай, парень. Это теперь моя шхуна и пианино мое, мать твою, помни это.

Еще издалека Энни заметил маленькую и, по всей видимости, слепую женщину, которая, казалось, шла именно к нему. Он решил так, во-первых, потому, что лицо ее было белым и сияло, как омытая дождем луна. Во-вторых, казалось, что ее слепота нисколько не мешает ей идти прямо к нему, словно ее, как корабль, кто-то направляет, помогая обходить препятствия.

— Капитан Долтри, — сказала женщина, едва не столкнувшись с ним.

— Что вам угодно? — спросил Энни.

Вблизи оказалось, что женщина значительно старше, чем виделось издалека.

Порывшись во внутренних карманах жакета, женщина извлекла на свет старую спичечную коробку из-под восковых спичек, используемых курителями трубок.

— Это вам.

— Матушка, я не курю, — попробовал отказаться от подарка Энни.

— Это не курить, — сказала старуха и мгновенно исчезла, словно отдала готовую вот-вот взорваться бомбу.

Тем не менее Энни не побоялся открыть коробку и нашел старого друга: мертвого таракана, его Демпси, высохшего и приобретшего бронзовый цвет. Рядом с прекрасно сохранившейся мумией лежала скрученная бумажка.

Толстые пальцы Энни развернули записку. Черными чернилами по-английски было написано: «Капитан, вас приглашают явиться в Дом Странных Грез, Соарез-стрит, Макао. Жду».

Во второй половине дня Энни сел на паром, отправлявшийся в Макао. Стараясь подавить тревогу, он думал, с какой же легкостью все черные замыслы воплощаются в этом пугающем городе — самом необузданном и свободном городе Азии, где могло случиться все, что угодно. В Макао азарт игры таился в каждом закоулке, прятался под маской равнодушия на лице каждого встречного. Макао находился лишь в сорока милях от Гонконга. Тем не менее он был полной противоположностью британской колонии. И если Гонконг делал вид, что живет по английским законам, то Макао откровенно демонстрировал беспечность и гедонизм, свойственные его хозяевам-португальцам. Он был средоточием самых отвратительных пороков. Любой европеец, вернувшийся домой с Востока со шрамами и богатствами, объяснял эти приобретения одним-единственным словом — «Макао».

Как шарику рулетки, Энни не нужно было утруждать себя выбором направления. Не успел он ступить на берег, как к нему подбежал мальчик лет десяти. У него были отрезаны уши (обычное проявление местной жестокости), ухватил его за локоть и повел по густо заполоненным людьми улицам. Через пять минут они подошли к Дому Странных Грез, но Энни не сразу увидел его, настолько он был сбит с толку многолюдьем улиц Макао.