Александр Казанцев - Школа любви

В то время как мой дядя изнурял себя воздержанием, я по распутству догнал, наверно, самого Фарру. После выжженного солнцем голодного Ханаана страна пирамид мне казалась сказочной, немало новых услад нашел я в ней. Один пьяный ячменный напиток египтян — пиво — чего стоит!.. Когда в жару — а жара там, если не дождь, всегда — пьешь из глиняного кубка пахнущий хлебом, чуть горьковатый белопенный напиток этот, кажется — нет выше наслаждений. А они есть в Египте! Неутомимые и ненасытные в любви египтянки открыли мне десятки неведомых ранее радостей, которые можно высекать из мягкого ложа страсти, как искры из крепкого кремня.

С азартом молодости и жаждой забытья пустился я в разврат, не обращая никакого внимания на вечно мокрые глаза Элды, на покрасневший от слез вздернутый носик на ее широком лице. Даже младенческий крик Милки не мог меня образумить, даже сообщение Элды, что она вновь в тягости, не остановило меня, а только подхлестнуло.

Теперь думаю — не найдя ровни Саре в Уре Халдейском, хотел я найти ее в чужом краю.

Но в любой из египтянок, даже в самой юной и красивой, даже в мгновения самых умопомрачительных любовных схваток, закрывал я глаза и видел… Сару!

Втайне, даже от себя, надеялся я, что вынужденное любовное воздержание Аврама отдалит Сару от мужа, хоть немного приблизит ко мне, но этого не происходило. Наоборот, Сара даже перестала слушать мои песни…

А пение мое и в Египте собирало немало мужчин, женщин, стариков и детей. Люди Фаюмского оазиса стали узнавать меня на улицах, хоть и глядели некоторые с укоризной на распутство мое, все чаще встречал я добрые улыбки.

А ведь я пел о том же, что и раньше: о струях Евфрата, о виноградниках под солнцем Ура, об остром серпике месяца над мрачной громадой Зиккурата, халдейского храма бога луны… Песни эти, казалось бы, должны быть чуждыми для египтян, но, даже половину слов не понимая, любили они слушать меня и уверяли, что все мои песни — о любви…

Прославившись пением не меньше, чем развратом, заметил я все же, что изменился мой голос: суше стал и выцвел как бы. Но это не встревожило меня: все равно ведь Сара не слышит и слушать не хочет моих песен!

И никакие боги Египта, а их на берегах Нила еще больше, чем в родном моем краю, не смогли сблизить Сару со мной.

Аврам, твердящий теперь, что бог один — Яхве, и что только ему, правоверному Авраму, внятен глас Божий, и что только ему, непогрешимому, дарована будет Божья благодать, о богах египетских всегда говорил с таким отвращением, будто как раз Исида, богиня плодородия, повинна в бесплодии Сары, будто Осирис, бог всех животворных сил природы, виной тому, что гибнет зазря Аврамово семя…

А вот мне египетские боги не мешали. Я охотно верил, что воды Нила вытекают из тела Осириса, что разливы великой реки происходят из-за переполнения ее слезами Исиды, горюющей по своему брату и супругу Осирису, ставшему царем и судией в загробном мире, где перед его очами подручный бог Анубис взвешивает сердца умерших. Я не раз видел в египетских храмах изображения суда Осириса — и барельефы, и росписи минеральными красками: на одну чашу весов кладется сердце покойного, а на другую — статуэтка богини истины и порядка Маат. Лишь равновесие чаш означает, что покойник оправдан, а иначе и его самого и грешное сердце его пожирает чудовище Амт — лев с головой крокодила.

Не раз думал я: если умру в Египте, быть мне добычей Амта, ведь перетянет статуэтку сердце мое, отягченное грешной любовью к Саре.

Но был я еще молод и о смерти размышлял нечасто: пусть, думал, подольше льет лучи на мою грешную голову бог солнца Ра. Египтяне считали этого бога главным, а себя — слезинками из его глаз, называли его «отцом богов» и «отцом царей». Они даже величали фараона своего — «Са Ра», что означает — сын Ра.

Это полное созвучие второго имени фараона с именем женщины, равной которой нет и не может быть, глубоко оскорбило меня, потому я сразу проникся недобрым чувством к фараону египетскому Сенусерту. Потому, может, и злорадствовал, когда слышал от старых египтян: измельчало, мол, все при нынешних фараонах, теперь даже пирамиды-то царские не целиком из камня складываются: только грани их из каменных плит, а внутри — песок, да кирпич, да крошка каменная…

«Никакой ты вовсе не Са Ра, — думал я про фараона. — Хоть и понаставлены твои изваяния во всех храмах, хоть при жизни еще строится твоя пирамида, хоть и встречают тебя, как бога, толпы египтян, когда ты появляешься перед ними в полосатом сине-красном царском платке, с золотым амулетом на шее, который в виде ладьи под парусами, — никакой ты не Са Ра!..»