Сирил Массаротто - Я самый красивый человек в мире

Твердо решив умереть, я несколько дней блуждал под палящим солнцем, расходуя запасы еды и воды.

Когда мне стало плохо, я пожалел, что не умею ориентироваться в этой враждебной человеку местности.

Потеряв сознание во второй раз, я понял, что хочу умереть быстро, а не мучиться долгие часы от голода и жажды.

Уже на исходе сил я вспомнил о чудодейственном средстве, лежавшем на дне рюкзака, среди многочисленных вещей, которые я взял с собой на случай опасности.

Система спутникового определения местоположения.

Только включи его, и через несколько часов Люсинда примчится на помощь с командой лучших врачей мира.

Я нажал кнопку «вкл», точно так же, как дома, готовясь к поездке, но ничего не произошло.

Вопреки инструкции, аппарат не издал пронзительного сигнала, не мигнул зеленой или хотя бы красной лампочкой.

Я вынул батарею, снова вставил, повторил операцию несколько раз. Безрезультатно: чудо-аппарат не работал.

Солнце пекло, я был на исходе сил. Меня покачивало из стороны в сторону, руки висели как плети.

Я шел, зная, что каждый шаг приближает меня к смерти.

Когда силы изменили мне, я упал на землю. Я даже не мог перевернуться на живот, чтобы укрыть лицо от палящего солнца.

Мое лицо исказила гримаса, и на пересохших, местами потрескавшихся губах выступило несколько капель крови, которые я инстинктивно слизнул.

Перед глазами замелькали черные пятна. Они стали разрастаться и росли до тех пор, пока полностью не затмили свет.

Все, конец.

Открыв глаза, я увидел на редкость безобразное существо, сверлившее меня взглядом. У существа было лицо древней старухи, обрамленное седыми косами, в них были вплетены обрывки веревки, украшенные деревянными статуэтками.

На иссохшем теле болтались голые груди.

Я огляделся и понял, что лежу в крошечной хижине. С глиняных стен взирали страшные маски, на полу валялись полотняные мешки и деревянные сосуды. Все они были наполнены травами, кореньями и прочими странными вещами, которые мне не удалось разглядеть.

Старуха взяла меня за руку и помогла подняться. У меня закружилась голова, и я тотчас снова сел. Но она не отставала. В результате мне удалось опять встать и даже сделать несколько шагов. Я вышел из хижины. Немного привыкнув к яркому свету, я огляделся и не увидел в округе никаких следов жилья. Насколько хватало глаз, тянулась голая пустыня.

Я вздрогнул, услышав гнусавый голос:

— Пей солнце. Оно тебе больше не враг, ведь твое тело уже не испытывает жажду.

— Вы говорите на моем языке, бабушка?

— Я знаю очень много вещей.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мне известно гораздо больше, чем ты можешь себе представить.

— Честно говоря, я ничего не представляю, я просто не понимаю, куда попал.

— Ты там, где и должен был оказаться.

— Что?

— Перестань задавать вопросы, ты все понял.

— Нет, клянусь вам, я ничего не…

— Ты здесь не случайно. Уже после новолуния я знала, что ты двигаешься по направлению к Мидана. Тогда я пошла навстречу и нашла тебя.

— Мидана?

— Неважно, все равно не поймешь. Я принесла тебя в хижину и вылечила твое тело — вот все, что тебе нужно знать. Моя миссия почти закончена.

— Почти?

— Да, почти. Я излечила тело, но душа твоя все еще больна.

— Ты сможешь исцелить ее?

— Может быть. Но ты сам должен понять, в чем твоя беда, иначе лекарство не поможет.

— Я прекрасно знаю, в чем моя беда, но никакое лекарство не в силах совладать с ней.

— Ты забыл, что мне известно гораздо больше, чем ты можешь вообразить. Пойдем в дом, расскажешь о своем горе.

— Мое горе — это я сам. Лицо, тело… Я словно сосуд с ядом.

— Твой яд действует на других?

— На тех, для кого я лишь образ, нет. Говорят, я даже делаю их счастливыми. Всем остальным, кроме мамы и Люсинды, я приношу одни страдания. В лучшем случае страдания, в худшем смерть.

— Ты как солнце: светишь тем, кто далеко, и обжигаешь тех, кто осмеливается приблизиться.

— Да. Но я солнце, у которого внутри могильный холод.

Старуха буравила меня взглядом. И вот что меня поразило: она не обращала внимания на мое лицо, словно ей было все равно, как оно выглядит, она смотрела прямо в глаза. Я не находил в ее взгляде ни восхищения, ни опьянения моей красотой, а лишь одну доброжелательность.

— А ведь ты хороший человек. Да, теперь я понимаю, почему Мидана позвал меня. Твоя доброта — словно узник в тюрьме печали и одиночества.