Александр Торопцев - Охрана

На излете восьмидесятых в часть нагрянула комиссия из Москвы. Семенов не успел как следует подготовиться к этому важному для него событию. Не предупредили его почему-то. Хотя и могли бы. Знакомых в разных штабах у него было немало, в том числе и тех, кого он здесь, на комплексе, офицером и специалистом сделал. Проверяли часть по полной программе. Семенов, несмотря ни на что, оказался на высоте, хотя ему было в те дни очень трудно, нервно. Он едва сдерживал себя всякий раз, когда два московских подполковника (оба из его бывших капитанов!) с этаким индюшачьим видом задавали ему в присутствии двух полковников и одного генерала едкие вопросы. В каждой фразе этих быстро оперившихся птенцов чувствовалась такая спесь, такое высокопородное чванство, что Семенова в дрожь бросало. Он приходил домой, и жена слушала его «отходняк». Он отходил душой, заряжая нервным напряжением жену.

– Володя, ты представь себе, один из них, не буду называть его фамилию, не люблю я это, меня постоянно Иваном Сергеевичем называл! Клянусь, когда он служил у меня, в день по тридцать-сорок раз подбегал ко мне, лизоблюд хренов, и с такой подобострастной физиономией: «Сергей Иванович! Сергей Иванович!» И вдруг на тебе, приехали – проверяющий, подполковник, рожа сытая, глаза масляные, в столовой чуть не сожрал официантку глазами, бабник чертов, смотрит на меня и с нескрываемой издевкой: а скажите, Иван Сергеевич, как часто вы проводите с личным составом занятия по технике безопасности? Такая гнида, прости Господи, душу грешную. Откуда только эти тараканы берутся на нашу голову! Был дуб-дубом. В Москве окончательно одубел. Говорят, генеральскую должность года два назад получил.

Касьминов промолчал. Он знал человека, о котором с нескрываемым отвращением говорил Семенов. И историю этой проверки он знал. В Москву дошли слухи о том, что Семенов пишет какую-то работу о реорганизации подобных комплексов. Это явно не входило в его обязанности. Все понимали, куда метит майор. Всех это злило. Сиди в своем городке, повышай боевую и политическую подготовку, изучай и в точности исполняй инструкции вышестоящих штабов и мечтай о второй звездочке. Этого вполне достаточно для командира ракетного дивизиона. Не высовывайся. Не занимайся не своими делами. Касьминов, опытнейший и мудрый штабной работник, подобных случаев знал немало. Как преданный своему делу и Родине офицер он в минуты тихие задавал себе вопросы типа: «Почему так происходит? Почему сверху всякими способами, в том числе и нечистыми, глушится, режется на корню любая инициатива снизу? Ясно же, что командиры дивизионов, конкретные исполнители, боевые офицеры, прекрасно во всем разбираются, душой болеют за дело. Им нужно доверять. К их мнению нужно прислушиваться. К чему такая ревность? Почему в армии выстроилась такая крепкая пирамида?» Сам себе Касьминов отвечал на эти вопросы коротко: «Издержки мирного времени». И, понимая, что раскрывать сложную сущность этой фразы ему не позволяет ни его должность, ни положение, ни время, он остывал, старался выкинуть из головы ненужное, включал телевизор или шел на кухню, к жене, решать кроссворд. Жил-то неплохо, что и говорить.

– Я только через месяц узнал, почему они нагрянули ко мне и устроили у меня самый настоящий погром. На совещании, естественно. Этот же хлюст и проболтался. Надо, сказал он в своем докладе, не теорией заниматься, а самое пристальное внимание уделять боевой и политической подготовке… Короче говоря, мой дивизион оказался по результатам проверки на предпоследнем месте. Теоретики хреновы. Потом же ко мне приезжали, интересовались люди толковые из нашего НИИ. А чего интересоваться? Я свою работу порвал к чертовой матери на мелкие кусочки и бросил в унитаз. Обращайтесь, говорю им, по адресу.

– Ты это серьезно?

– А как ты думаешь?! Меня же тогда все обошли. Сижу, ядрена вошь, в своей конуре, встречаю делегации чуть ли не со всей страны, показываю, учу. Я майор, а они подполковники. Они кандидаты и доктора наук, а я майор. Целый год эта бодяга длилась, а может быть и больше, точно уж и не помню. И тут я затосковал. Горы надоели. По Европе соскучился, как медведь в зоопарке по лесной берлоге. Срываться стал.

– Поддавать, в смысле?

– Ну уж нет, дорогой! У нас в роду алкашей не было, нет и не будет. На крик я стал срываться частенько, понимаешь. Тормоза перестали срабатывать, однако. А тут еще эта история с коньяком, слышал? Вагин тебе рассказывал?

Вагин в Москве бывал нередко. Он быстро пошел в гору, пожалуй, быстрее многих. Подполковника получил раньше всех. Согласился принять должность, хоть и престижную, но почти бесперспективную и хлопотную. Раз в месяц он отправлялся в командировки с инспекционными поездками по дивизионам, затем писал отчеты… Работа не пыльная. На виду. Вокруг и рядом, и выше служат такие же любители всю жизнь инспектировать и писать отчеты. Их так много, что прорваться сквозь плотный заслон даже на полковничью должность здесь было очень сложно. Поначалу Вагин не придавал этому большого значения. Прорвусь, думал он, в меру активный и в меру же деловой. А не прорвусь, так пойду на боевую работу. Это оттуда сюда не прорвешься, а туда отсюда всегда можно, причем с повышением. Как поздно он понял свою ошибку! Уже через два-три года штабной суеты Вагину боевой ракетный дивизион мог присниться только в кошмарном сне. И такие сны иной раз тревожили его. Он просыпался и говорил себе твердое «нет!». Лучше инспектировать, чем быть инспектируемым. Авось подвернется случай. Психология паразита быстро прогрессировала в душе в принципе неплохого человека и офицера. А это опасное состояние. Психология паразитирующего инспектора или инспектирующего паразита – серьезная болезнь духа.