Александр Торопцев - Охрана

Вот ведь чертовщина какая! Травились мужики, травились, но все не отравились, самые крепкие из них выдюжили, одолели музыкальный спирт, не дали ему всю Русь отравить, выжили, порадовались и на радостях, видать, все строем в бомжи подались. Крепкий народ. Ничего не скажешь. Мало того, что всякая ему вонь нипочем да холод собачий, да вши с блохами, да немытость и нечесанность вековая, так ведь еще и смелость у них, у бомжей русских, потрясающая! Сами подумайте, разве смог бы какой-нибудь иной бомж так вот лежать, храпеть и вонять при всем честном народе!

Бывший зампотех роты, прощаясь с Касьминовым, подарил ему несколько таблеток антиполицая, чтобы по утру в конторе лишних разговоров не было, но антиполицай не спас Касьминова от его личной беды похмельной: очень уж обострялось у него с крутого бодуна обоняние, не выносил он в такие нехорошие дни разные плохие запахи. А тут не запах, а густая вонь русского бомжа – хоть изолирующий противогаз надевай, хоть в йоги поступай.

На станции Новослободской вагон быстро опустел. Но также быстро заполнился новыми пассажирами. Хлопнули двери, закрылись. Николай, на перроне вздохнувший свободно, тряхнул коротко стриженой головой, и так хорошо ему стало, что он даже не успел посочувствовать людям, по случаю оказавшимся в газовой камере вагона метро; их недоуменные лица с носовыми платками у ртов скрылись в тоннеле.

«Мразь!» – грубо выругался крупный мужчина в летнем бежевого цвета костюме, тоже, видимо, не выносивший плохие запахи с крутого бодуна.

Николай глянул на него, непроизвольно сунул в рот еще одного антиполицая, но быстро сообразил, что бежевый пассажир отругал не его, а супер классного исполнителя вонючей роли, и мысленно укорил себя: «Рано таблетку принял, трус несчастный. Боишься всего на свете, как малышок».

Ругал он себя напрасно. Потому что бояться ему было чего. А когда есть чего бояться и боишься этого, то это не трусостью называется, а как-то по-иному. Впрочем, быстро подошел поезд, свежий, с какими-то даже приятными на изысканный с похмелья вкус Николая Касьминова запахами, и он быстро переключился, хотя неприятный осадок у него все-таки остался.

С Анатолием Кухановым жизнь вновь свела его пять лет назад, когда новый командир части предложил Николаю вместо очередного и долгожданного повышения по службе должность завгара, очень сомнительную именно с точки зрения дальнейшего роста. Касьминов, прекрасный специалист-ракетчик, психанул, написал рапорт и как-то очень быстро превратился в «бывшего майора». Поначалу хорохорился. Целый месяц по военному городку гоголем вышагивал. Где наша не пропадала? Два высших образования. Без вредных привычек. Опыт работы с людьми. Здоровья, силушки – тьфу-тьфу, не сглазить! – хоть отбавляй. Месяц прошел. Второй месяц прошел, нагрянуло лето. Кончились деньги. Жене в очередной раз задержали зарплату. Еле-еле собрали старшего сына на выпускной вечер. Касьминов все реже стал прогуливаться, особенно вечерами, по военному городку.

И тут-то встретились два бывших лыжника по дороге в один магазин. Куханов без долгих слов предложил Николаю хорошую работу. В смысле денежную. По 400–500 зеленых на круг. Таких денег у Касьминова не было никогда. Но вера в два высших образования, в опыт работы с личным составом и так далее помешала ему в тот день принять решение.

– На стройку не пойду, мне обещали работу в Москве, – ответил он осторожно, как и всегда отвечал, будто бы о чем-то догадываясь, осторожный был он человек с детства.

– Смотри сам, – Куханов не любил много говорить, но все же добавил: – Пока место есть, предлагаю по старой памяти. А Москва не убежит. Ей бежать особо некуда, не на лыжне. Лето-осень поработаешь, объект сдадим старому русскому салаге, деньги получишь и в Москву поедешь. Столица нищету не любит.

Николай – они уже выходили из магазина – посмотрел на бывшего лыжника. Высокий, худой, тот со спины почти не изменился, а спину его быструю он хорошо запомнил. Казалось, дай Куханову зиму, снег, лыжи, лыжню, и помчится он по белой узкой «двухколейке», размашисто петляющей по лесам и полям Подмосковья, от старта до очередного победного финиша. Легок, как птица, был на лыжне Куханов. И зол, напорист, жаден до побед.

Однажды на каких-то мелких соревнованиях Касьминов зазевался, не обратил внимания на окрик сзади:

– Оп-па!

Второй раз Куханов крикнул ему, быстро приближаясь:

– Лыжню, медведь!

И тут только Николай спохватился, сошел с лыжни, пропустил вперед Куханова, который, пролетая мимо, слева, каким-то неуловимым движением, явно теряя в скорости и не жалея об этом, подался чуть вправо, плечом толкнул Касьминова, моментально обрел равновесие, мощно оттолкнулся двумя палками, и через несколько мгновений по сосновому бору разнеслось его очередное злое: «Оп-па!»

Читать дальше