Дэвид Митчелл - Лужок Черного Лебедя

Девушка, ровесница Джулии, сидела на пони под большим деревом — еще до той эпохи, когда изобрели цвет. На щеку падала вьющаяся прядь волос. Бедра сжимали бока пони.

— Боже, какая красивая, — подумал я вслух.

— Да. Что бы такое ни была красота, в те годы я владела ею. Или она мной.

— Вы? — я, пораженный, сравнил мадам Кроммелинк с девушкой на фото. — Извините.

— Ваша привычка к этому слову вредит осанке. Нефертити была моим лучшим пони. Я вверила ее Дондтам — Дондты были друзья нашей семьи — когда мы с Григуаром бежали в Швецию, семь, восемь лет после этой фотографии. Дондты погибли в сорок втором году, во время фашистской оккупации. Вы полагаете, они были в Сопротивлении? Нет, это все спортивный автомобиль Морти Дондта. Тормоза отказали, бум. Судьбы Нефертити я не знаю. Клей, колбаса, бифштексы для черного рынка, для цыган, для офицеров СС, если быть реалистом. Этот снимок сделан в Неербеке в двадцать девятом, тридцатом году… За этим деревом — шато Зедельгем. Дом моего предка.

— Он все еще принадлежит вам?

— Он больше не существует. Немцы построили аэродром на том месте, где вы смотрите, поэтому британцы, американцы… — она рукой изобразила «бум». — Камни, воронки, грязь. Сейчас там маленькие коробочки домов, бензиновая заправка, супермаркет. Наш дом, кто прожил полтысячелетия, ныне существует лишь в нескольких старых головах. И на нескольких старых фотографиях. Моя мудрая подруга Сьюзен однажды написала: «Фотографии делают срез момента и замораживают его, и потому свидетельствуют о том, как беспощадно плавится время».

Мадам Кроммелинк разглядывала девушку, которой была когда-то, и стряхивала пепел с сигареты.

Через пару дворов забрехала от скуки собака.

Жених и невеста позируют у стены каменистой часовни. Судя по голым веткам, это зима. Тонкие губы жениха словно говорят: «Смотрите, что у меня есть». Цилиндр, трость, он наполовину лиса. Но невеста — наполовину львица. Ее улыбка — это идея улыбки. Она знает больше о новом муже, чем он о ней. Над дверями церкви каменная дама глядит на каменного рыцаря. Люди из плоти и крови на фотографиях смотрят в объектив, а вот каменные люди смотрят сквозь объектив прямо на тебя.

— Мои производители, — объявила мадам Кроммелинк.

— Ваши родители? Они были приятные люди? — этот вопрос прозвучал глупо.

— Мой отец умер от сифилиса. Ваша энциклопедия про это не говорит. Это не «приятная» смерть. Я рекомендовать ее избегать. Видите ли, эпоха, — это слово вышло у нее как долгий выдох, — была другая. Чувства не выражались так недержательно. Во всяком случае, в нашем классе общества. Моя мать, она была способна на великую привязанность, но и на бурный гнев! Она повелевала всеми, кем хотела. Нет, я не думаю, что ее можно назвать «приятной». Она умерла от аневризмы двумя годами позже.

— Мне очень жаль, — сказал я, как положено (первый раз в жизни).

— То, что она не увидела разрушения Зедельгема, было милосердием, — мадам Кроммелинк приподняла очки, чтобы поближе разглядеть свадебную фотографию. — Как молоды! Когда я гляжу на фотографии, то забываю, в какую сторону идет время — вперед или назад. Нет, когда я гляжу на фотографии, то уже не знаю, существует ли какое-нибудь «вперед» или «назад». Джейсон, мой стакан пуст.

Я налил ей вина, держа бутылку как следует — чтобы видно было этикетку.

— Я никогда не постигала их брака. Его алхимии. А вы?

— Я? Понимаю ли я брак своих родителей?

— Таков мой вопрос.

Я глубоко задумался.

— Я, — Висельник перехватил «никогда», — об этом раньше не задумывался. То есть… мои родители, они просто есть. Наверно, они много спорят, но когда они спорят, они еще и много разговаривают. Они умеют говорить и делать друг другу приятное, когда хотят. Если у мамы день рождения, а папа в отъезде, он всегда заказывает ей цветы в «Интерфлоре». Но папа сейчас почти все выходные работает, из-за рецессии, а мама открывает галерею в Челтнеме. Из-за этого между ними сейчас что-то вроде холодной войны.

Разговаривать с некоторыми людьми — все равно что переходить на более высокие уровни в компьютерной игре.

— Если бы я был больше похож на идеального сына… такого, как в «Маленьком домике в прериях», если бы я был не такой мрачный, тогда, может быть, брак мамы и папы был бы более… — я хотел сказать «солнечным», но Висельник сегодня бдил, — дружелюбным. Джулия, моя… — Висельник хорошенько покуражился надо мной, пока я выговаривал следующее слово, — сестра, она мастерски высмеивает папу. И он это обожает. И еще она умеет подбодрить маму, просто болтая о всякой ерунде. Но она осенью уезжает в университет. Тогда нас останется только трое. Я не похож на Джулию, никогда не могу выдавить из себя правильные слова…